Александр Дюма - А. Дюма - Собрание сочинений. Том 14. Граф де Монте-Кристо Часть. 1,2,3

Франц и Альбер обменялись взглядом и снова принялись рассматривать мебель, картины и оружие. Чем дольше они смотрели на всю эту роскошь, тем великолепнее она им казалась.

— Ну-с, — обратился Франц к своему приятелю, — что вы на это скажете?

— Скажу, дорогой мой, что наш сосед либо биржевой маклер, сыгравший на понижении испанских фондов, либо князь, путешествующий инкогнито.

— Тише! — сказал Франц. — Мы это сейчас узнаем: вот и он.

Они услышали, как отворилась дверь, портьеры раздвинулись, и на пороге показался обладатель всех этих богатств. Альбер двинулся ему навстречу, но Франц остался стоять как пригвожденный к месту.

Вошедший был не кто иной, как человек в плаще, незнакомец в ложе, таинственный хозяин с острова Монте-Кристо.

— Господа, — сказал граф де Монте-Кристо, — примите мои извинения, что я не пришел первым; но я боялся обеспокоить вас, если бы явился к вам в более ранний час. К тому же вы уведомили меня, что сами пожалуете ко мне, и я сообразовался с вашим желанием.

— Мы приносим вам тысячу благодарностей, граф, — сказал Альбер, — вы поистине выручили нас из беды. Мы уже изобретали самые фантастические колымаги, когда нам передали ваше любезное приглашение.

— Во всем виноват этот болван Пастрини, — отвечал граф, знаком приглашая молодых людей сесть на диван. — Он ни слова не сказал мне о ваших затруднениях. А я, находясь здесь в полном одиночестве, только искал случая познакомиться с моими соседями. Едва я узнал, что могу быть вам чем-нибудь полезен, я, как видите, немедленно воспользовался случаем представиться вам.

Молодые люди ответили глубоким поклоном. Франц не проронил еще ни слова; он был в нерешительности: так как ничто не указывало на желание графа узнать его или быть узнанным, то он не знал, намекнуть ли ему на их первую встречу, или дождаться новых доказательств. К тому же, если он был вполне уверен, что накануне в ложе видел именно этого человека, то не мог бы утверждать столь же положительно, что это тот, кто за день перед тем был в Колизее. Поэтому он решил не забегать вперед и ничего графу не говорить. Вдобавок у Франца было то преимущество перед Монте-Кристо, что он владел его тайной, тогда как тот не имел никакой власти над Францем, которому нечего было скрывать.

Все же он решил навести разговор на предмет, который мог бы разрешить некоторые его сомнения.

— Вы предоставили нам места в вашей коляске и в окнах палаццо Росполи, граф, — сказал он, — так не научите ли вы нас, как нам получить какой-нибудь "пост", как говорят в Италии, на пьяцца дель Пополо?

— Ах да, — ответил граф небрежным тоном, пристально вглядываясь в Морсера, — сегодня на пьяцца дель Пополо, кажется, что-то вроде казни?

— Да, — сказал Франц, обрадованный тем, что граф сам затрагивает желательную ему тему.

— Позвольте, я вчера как будто велел моему управляющему заняться этим делом; может быть, я и тут смогу оказать вам маленькую услугу.

Он протянул руку к шнурку и позвонил три раза.

— Вы когда-нибудь задумывались над правильным распределением своего времени и над возможностью упростить вашим слугам хождение взад и вперед? — сказал он Францу. — Я изучил этот вопрос и теперь звоню камердинеру один раз, дворецкому — два раза и управляющему— три раза. Таким образом я не трачу ни одной лишней минуты и ни одного лишнего слова. А вот и мой управляющий.

В комнату вошел человек лет сорока пяти, похожий как две капли воды на того контрабандиста, который вводил Франца в пещеру Синдбада, но тот не подал вида, что узнает его. Франц понял, что таково было приказание графа.

— Господин Бертуччо, — сказал граф, — вы помните, что я вчера поручил вам достать окно на пьяцца дель Пололо?

— Да, ваше сиятельство, — отвечал управляющий, — но было уже слишком поздно.

— Как! — воскликнул граф, нахмурив брови. — Я же сказал вам, что мне нужно окно!

— Ваше сиятельство и получит его, но так как оно было сдано князю Лобаньеву, то мне пришлось заплатить за него сто…

— Хорошо, хорошо, господин Бертуччо: избавьте моих гостей от хозяйственных подробностей; вы достали окно — это все, что требуется. Скажите адрес кучеру и ждите на лестнице, чтобы проводить нас; можете идти.

Управляющий отвесил поклон и повернулся к двери.

— Да, вот еще что, — продолжал граф, — будьте так любезны и узнайте у Пастрини, получил ли он tavoletta и нельзя ли прислать мне программу казни.

— Не беспокойтесь, — заявил Франц, вынимая из кармана записную книжку, — я сам видел эту табличку и списал с нее — вот, взгляните.

— Прекрасно. В таком случае, господин Бертуччо, можете идти, вы мне больше не нужны. Распорядитесь только, чтобы нам доложили, когда подадут завтрак. Надеюсь, вы окажете мне честь позавтракать со мной? — прибавил он, обращаясь к гостям.

— Но, право, граф, — сказал Альбер, — мы не можем так злоупотреблять вашим гостеприимством.

— Нет, нет, напротив, вы доставите мне большое удовольствие; когда-нибудь один из вас, а может быть, и оба, отплатит мне тем же в Париже. Господин Бертуччо, распорядитесь, чтобы поставили три прибора.

Он взял из рук Франца записную книжку.

— Так-так, — продолжал он небрежным тоном, как будто читал театральную афишу: — "…22 февраля… будут казнены: Андреа Рондоло, осужденный за убийство высокоуважаемого и достопочтенного дона Чезаре Тор лини, каноника церкви Сан-Джованни-ин-Латерано, и Пеппино, прозванный Рокка Приори, уличенный в сообщничестве с презренным разбойником Луиджи Вампа и членами его шайки…" Гм!.. "Первый будет mazzolatto. Второй будет decapitate". Да, — прибавил граф, — по-видимому, так все и должно было совершиться, но вчера, кажется, произошло изменение в порядке и ходе этой церемонии.

— Вот как? — сказал Франц.

— Да, я слыхал вчера у кардинала Роспильози, где я провел вечер, что казнь одного из преступников отложена.

— Которого? Андреа Рондоло? — спросил Франц.

— Нет, — небрежно отвечал граф, — другого… (он заглянул в записную книжку, словно не мог вспомнить имени) Пеппино, прозванного Рокка Приори. Это лишает вас гильотины; но у вас остается mazzolata, а это очень любопытная казнь, когда видишь ее впервые и даже во второй раз; тогда как гильотина, которая вам, впрочем, вероятно, знакома, слишком проста, слишком однообразна, тут не будет ничего неожиданного. MandaYa [22] Нож гильотины (шпал.). не срывается, не дрожит, не бьет мимо, не принимается за дело тридцать раз, как тот солдат, который отсекал голову графу де Шале, хотя, конечно, возможно, что Ришелье поручил этого клиента особому вниманию палача. Нет, — продолжал граф презрительным тоном, — не говорите мне об европейцах, когда речь идет о пытках; они в них ничего не понимают: это совершенные младенцы или, вернее, дряхлые старики во всем, что касается жестокости.