Александр Дюма - А. Дюма - Собрание сочинений. Том 14. Граф де Монте-Кристо Часть. 1,2,3

Синдбад-Мореход".

— Недурно! — заметил майор.

— Не правда ли?

— Вы видели графа?

— Я только что от него.

— И он подтвердил написанное?

— Полностью.

— Вы что-нибудь понимаете в этом?

— По правде говоря, нет.

— Тут кого-то надувают.

— Во всяком случае, не нас с вами?

— Нет, разумеется.

— Ну тогда…

— Не все ли нам равно, правда?

— Именно это я хотел сказать: доиграем до конца и дружно.

— Идет, вы увидите, что я достоин быть вашим партнером.

— Я ни минуты в этом не сомневался, дорогой отец.

— Вы оказываете мне большую честь, дорогой сын. Монте-Кристо выбрал эту минуту, чтобы вернуться в гостиную. Услышав его шаги, собеседники бросились друг другу в объятия; так их застал граф.

— Ну что, маркиз? — сказал Монте-Кристо. — По-видимому, вы довольны своим сыном?

— Ах, граф, я задыхаюсь от радости.

— А вы, молодой человек?

— Ах, граф, я сам не свой от счастья.

— Счастливый отец! Счастливое дитя! — сказал граф.

— Одно меня огорчает, — сказал майор, — необходимость так быстро покинуть Париж.

— Но, дорогой господин Кавальканти, — сказал Монте-Кристо, — надеюсь, вы не уедете, не дав мне возможности познакомить вас кое с кем из друзей!

— Я весь к услугам вашего сиятельства, — отвечал майор.

— Теперь, молодой человек, исповедайтесь.

— Кому?

— Да вашему отцу, скажите ему откровенно, в каком состоянии ваши денежные дела.

— Черт возьми! — заявил Андреа. — Вы коснулись больного места.

— Слышите, майор? — сказал Монте-Кристо.

— Конечно, слышу.

— Да, но понимаете ли вы?

— Великолепно.

— Он говорит, что нуждается в деньгах, этот милый мальчик.

— А что же я должен сделать?

— Дать их ему.

— Я?

— Да, вы.

Монте-Кристо стал между ними.

— Возьмите, — сказал он Андреа, сунув ему в руку пачку ассигнаций.

— Что это такое?

— Ответ вашего отца.

— Моего отца?

— Да. Ведь вы ему намекнули, что вам нужны деньги?

— Да. Ну и что же?

— Ну и вот. Он поручает мне передать вам это.

— В счет моих доходов?

— Нет, на расходы по обзаведению.

— Дорогой отец!

— Тише! — сказал Монте-Кристо. — Вы же видите, он не хочет, чтобы я говорил, что это от него.

— Я очень ценю его деликатность, — сказал Андреа, засовывая деньги в карман.

— Хорошо, — сказал граф, — а теперь идите!

— А когда мы будем иметь честь снова увидеться с вашим сиятельством? — спросил Кавальканти.

— Да, верно, — сказал Андреа, — когда мы будем иметь эту честь?

— Если угодно, хоть в субботу… да… отлично… в субботу. У меня на вилле в Отее, улица Фонтен, номер двадцать восемь, будет к обеду несколько человек, и между прочим господин Данглар, ваш банкир. Я вас с ним познакомлю: надо же ему знать вас обоих, раз он будет выплачивать вам деньги.

— В парадной форме? — спросил вполголоса майор.

— В парадной форме: мундир, ордена, короткие панталоны.

— А я? — спросил Андреа.

— Вы совсем просто: черные панталоны, лакированные башмаки, белый жилет, черный или синий фрак, длинный галстук; закажите платье у Елена или Вероника. Если вы не знаете их адреса, Батистен вам скажет. Чем менее претенциозно вы, при вашем богатстве, будете одеты, тем лучше. Покупая лошадей, обратитесь к Деведё, а фаэтон закажите у Батиста.

— В котором часу мы можем явиться? — спросил Андреа.

— Около половины седьмого.

— Хорошо, — сказал майор, берясь за шляпу.

Оба Кавальканти откланялись и удалились.

Граф подошел к окну и смотрел, как они под руку переходят двор.

— Вот уж поистине два негодяя! — сказал он. — Какая жалость, что это не на самом деле отец и сын!

Он постоял минуту в мрачном раздумье.

— Поеду к Моррелям, — сказал он. — Кажется, меня душит не столько ненависть, сколько отвращение.

Теперь с позволения читателей мы вернемся в огород, смежный с домом господина де Вильфора, и у решетки, потонувшей в каштановых деревьях, снова встретим наших знакомых.

На этот раз первым явился Максимилиан. Это он прижался лицом к доскам ограды и сторожит, не мелькнет ли в глубине сада знакомая тень, не захрустит ли под атласной туфелькой песок аллеи.

Наконец послышались шаги, но вместо одной тени появились две. Валентина опоздала из-за визита госпожи Данглар и Эжени, затянувшегося дольше того часа, когда она должна была явиться на свидание. Тогда, чтобы не пропустить его, Валентина предложила мадемуазель Данглар пройтись по саду, желая показать Максимилиану, что она не виновата в этой задержке.

Моррель быстро это понял благодаря интуиции, присущей влюбленным, и у него стало легче на душе. К тому же, хоть и не приближаясь на расстояние голоса, Валентина направляла свои шаги так, чтобы Максимилиан мог все время видеть ее, и всякий раз, когда она проходила мимо, взгляд, незаметно для спутницы брошенный ею в сторону ворот, говорил ему: "Потерпите, друг, вы видите, что я не виновата".

И Максимилиан запасался терпением, восхищаясь тем контрастом, который являли обе девушки: блондинка с томным взглядом, гибкая, как молодая ива, и брюнетка с гордыми глазами, стройная, как тополь; разумеется, все преимущества, по крайней мере в глазах Морреля, оказывались на стороне Валентины.

Погуляв полчаса, девушки удалились: Максимилиан понял, что визит госпожи Данглар пришел к концу.

В самом деле, через минуту Валентина вернулась уже одна. Боясь, как бы нескромный взгляд не следил за ее возвращением, она шла медленно и, вместо того чтобы прямо подойти к воротам, села на скамейку, предварительно, как бы невзначай, окинув взглядом все кусты и заглянув во все аллеи. Приняв все эти меры предосторожности, она подбежала к воротам.

— Валентина, — произнес голос из-за ограды.

— Здравствуйте, Максимилиан. Я заставила вас ждать, но вы видели, почему так вышло.

— Да, я узнал мадемуазель Данглар, — я не думал, что вы так дружны с нею.

— А кто вам сказал, что мы дружим?

— Никто, но мне это показалось по тому как вы гуляли под руку, как вы беседовали, словно школьные подруги, которые делятся своими тайнами.

— Мы действительно откровенничали, — сказала Валентина, — она призналась мне, что ей не хочется выходить замуж за господина де Морсера, а я говорила, каким несчастьем будет для меня брак с господином д’Эпине.

— Милая Валентина!

— Вот почему вам показалось, что мы с Эжени близкие подруги, — продолжала девушка. — Ведь говоря о человеке, которого я не люблю, я думала о том, кого люблю.

— Какая вы хорошая, Валентина, и как много в вас того, чего никогда не будет у мадемуазель Данглар, — того неизъяснимого очарования, которое для женщины то же самое, что аромат для цветка и сладость для плода: ведь и цветку и плоду мало одной красоты.