Александр Дюма - Дюма А. Собрание сочинений. Том 13. Шевалье д'Арманталь. Дочь регента

— Так вот, велико же было удивление вашего отца, когда он узнал из уст самой настоятельницы, что мадемуазель де Шаверни ответила, что она не хочет выходить замуж и самое горячее ее желание — остаться в монастыре, где она выросла, и самым счастливым днем ее жизни будет день, когда она примет здесь монашеский обет.

— Она кого-нибудь любила? — сказала Элен.

— Да, дитя мое, — ответил незнакомец, — вы догадались. Увы! От судьбы не убежишь. Мадемуазель де Шаверни любила вашего отца. Она долго хранила эту тайну вглубине сердца, но однажды, когда отец ваш настойчиво уговаривал ее отказаться от странного намерения стать монахиней, бедная девочка не смогла сдержаться и призналась ему во всем. Он мог сопротивляться своей любви, пока думал, что ее не разделяют, но когда оказалось, что, если он только пожелает, он все получит, — устоять он не смог. Они оба были так молоды — вашему отцу было едва ли двадцать пять лет, а мадемуазель де Шаверни не было и восемнадцати, — что они забыли целый свет и помнили только одно: они могут быть счастливы.

— Но раз они так любили друг друга, — спросила Элен, — почему они не поженились?

— Потому что союз между ними был невозможен: их разделяла огромная дистанции. Разве вам не сказали, что ваш отец — очень знатный сеньор?

— Увы, да, — ответила Элен, — я это знаю.

— Целый год, — продолжал незнакомец, — счастье их было полным и превзошло их собственные надежды, но через год, Элен, на свет появились вы, и…

— И…? — робко прошептала девушка.

— И ваше рождение стоило жизни вашей матери.

Элен разрыдалась.

— Да, — продолжал незнакомец голосом, дрожащим от воспоминаний, — да, плачьте, Элен, плачьте по вашей матери, это была святая и достойная женщина, и ваш отец, через все свои горести, радости, а иногда и безумства, клянусь вам, ваш отец сохранил о ней благодарное воспоминание и потому перенес на вас всю свою любовь к ней.

— И тем не менее, — сказала Элен с легким оттенком упрека, — мой отец согласился удалить меня от себя и больше меня не видел.

— Элен, — прервал ее незнакомец, — вы должны простить вашему отцу, потому что это не его вина, вы родились в 1703 году, то есть в самое суровое время царствования Людовика XIV. Поскольку ваш отец уже впал в немилость у короля, даже, скорее, у госпожи де Ментенон, он решился (может быть, даже больше ради вас, чем ради себя) удалить вас: отослал вас в Бретань и поручил доброй матери Урсуле, настоятельнице монастыря, где вы выросли. Когда король Людовик XIV умер и во Франции все переменилось, он решил вызвать вас к себе. Впрочем, уже в пути вы должны были почувствовать, как он о вас заботится, а сегодня, как только ему сообщили, что вы, должно быть, уже прибыли в Рамбуйе, у него даже не хватило мужества ждать до завтра, и он приехал встретить вас, Элен.

— О Боже! — воскликнула Элен. — Неужели это правда?

— И увидев вас, точнее услышав, подумал, что слышит вашу мать: то же лицо, та же чистота облика, тот же голос. Элен! Элен! Пусть вы будете счастливее ее, от всего сердца ваш отец молит об этом Небо!

— О Боже мой! — воскликнула Элен, — рука ваша дрожит от волнения… Сударь, сударь, вы сказали, что мой отец приехал меня встретить?

— Да.

— Сюда, в Рамбуйе?

— Да.

— Вы говорите, что он был счастлив снова увидеть меня?

— О да, очень счастлив.

— Но этого счастья ему показалось мало, не правда ли? Он захотел поговорить со мной, захотел рассказать мне историю моего рождения, захотел, чтобы я могла поблагодарить его за любовь, упасть к его ногам, попросить его благословения? О, — воскликнула, падая на колени, Элен, — я у ваших ног, отец, благословите меня!

— Элен, дитя мое, дочь моя! — воскликнул незнакомец. — Не у моих ног, а в моих объятиях, в моих объятиях!

— О, отец, мой отец! — прошептала Элен.

— А ведь, — продолжал незнакомец, — я приехал с совсем другими намерениями, приехал, решившись все отрицать, сказаться тебе чужим, но я чувствовал, что ты здесь, со мной рядом, сжимал твою руку, слушал твой нежный голос, и у меня на это недостало сил; только не заставь меня раскаяться в моей слабости, и пусть вечная тайна…

— Матерью моей клянусь вам! — воскликнула Элен.

— Хорошо, это все, что надо, — продолжал незнакомец. — Теперь выслушайте меня, потому что мне нужно уезжать.

— О, уже, отец?

— Так нужно.

— Приказывайте, отец, я повинуюсь.

— Завтра вы отправитесь в Париж, дом для вас уже готов. Вас будет туда сопровождать госпожа Дерош, которой я дал необходимые указания, и я приеду вас повидать, как только мои обязанности мне это позволят.

— Это будет скоро, да, отец? Не забывайте, что я одна в этом мире.

— Сразу, как только смогу.

И, коснувшись последний раз губами лба Элен, незнакомец запечатлел на нем чистый и нежный поцелуй, столь же сладостный для сердца отца, как поцелуй страсти для любовника.

Через десять минут вошла со свечой госпожа Дерош. Элен стояла на коленях и молилась, прислонив голову к креслу. Девушка подняла глаза и, не переставая молиться, сделала знак госпоже Дерош поставить свечу на камин; та повиновалась и вышла.

Элен молилась еще несколько минут, потом поднялась и огляделась. Ей показалось, что все это ей привиделось; но все вещи, находившиеся в комнате во время ее свидания с отцом, по-прежнему стояли на своих местах и, казалось, готовы были поведать, что произошло. Свеча, которую внесла госпожа Дерош, едва освещавшая комнату; дверь, которая до того была все время заперта и которую госпожа Дерош, выйдя, оставила полуоткрытой, и самое главное, волнение, которое сама она испытывала, — все говорило, что ей это не привиделось, а в жизни ее произошло реальное и большое событие. Потом среди всех этих переживаний она вдруг вспомнила о Гастоне. Отец, свидания с которым она так боялась, такой добрый и любящий отец, который сам так любил и так страдал из-за своей любви, конечно, не будет противиться ее воле. Впрочем, Гастон, хотя и не принадлежал к столь знаменитому и прославленному в истории роду, был последним отпрыском одной из самых старых семей в Бретани, и, что самое важное, она любит Гастона так, что, разлучи их, она, кажется, умерла бы, и отец, если действительно любит ее, не захочет ее смерти.

Конечно, у Гастона тоже могли быть какие-то мешающие их союзу обстоятельства, но эти препятствия явно должны быть меньше тех, что стояли на ее пути, значит, они тоже могут быть преодолены, и будущее, представлявшееся молодым людям таким мрачным и уже окрасившееся надеждами для Элен, вскоре для них обоих будет полно любви и счастья.

В этих приятных размышлениях Элен и уснула, от счастливой яви перейдя к сладостным снам.

Гастон же к этому времени был освобожден, причем те, кто его задержал, принесли тысячу извинений, утверждая, что они приняли его за другого. Он в великом беспокойстве бросился за своим камзолом и плащом. К своей большой радости, он нашел и то и другое на месте. Он тут же побежал в гостиницу "Королевский тигр", тщательно запер двери комнаты и лихорадочно просмотрел бумажник, оказавшийся в том виде, в каком он его оставил, то есть совершенно нетронутым, и в особом отделении он нашел половину золотого и адрес капитана Ла Жонкьера, который он, для пущей надежности, тут же и сжег.