Александр Дюма - Дюма А. Собрание сочинений. Том 13. Шевалье д'Арманталь. Дочь регента

— Конечно, — сказал он, — я бы прекрасно пообедал и здесь, и меня очень к этому склоняет прекрасный запах тушеных почек, но в "Пафосской флейте" меня ждут знакомые кутилы. Быть может, ко мне придет занять сто пистолей один молодой человек из нашей провинции, он должен был зайти за ними сегодня утром, и я больше не могу его ждать. Если он придет и назовется, скажите ему, что я через час буду здесь, пусть соблаговолит подождать.

— Хорошо, капитан, — ответил хозяин.

— Эй! Вина! — воскликнули гвардейцы.

— Ага! — пробурчал капитан, бросая как будто бы беззаботный взгляд на выпивох, — вот солдаты, которые не слишком-то уважают эполеты.

Потом обернувшись к хозяину, он сказал:

— Обслужите этих господ, видите же, они торопятся.

— О, — сказал один из них, вставая, — господин капитан это позволяет?!

— Конечно, конечно, позволяю, — ответил Ла Жонкьер, улыбаясь одними губами и испытывая огромное желание поколотить этих вояк, чьи физиономии ему не нравились, но осторожность взяла в нем верх, и он сделал несколько шагов к двери.

— Но, капитан, — сказал, останавливая его, хозяин, — вы не назвали имя дворянина, который должен к вам сейчас зайти.

Ла Жонкьер заколебался. В это время один из двух гвардейцев обернулся, заложил ногу на ногу и закрутил ус, и жесты заправского военного внушили капитану некоторое доверие, в это же время второй гвардеец щелкнул по пробке и издал звук, который издает откупориваемая бутылка шампанского. Ла Жонкьер совсем успокоился.

— Господин Гастон де Шанле, — ответил он на вопрос хозяина.

— Гастон де Шанле, — повторил хозяин, — о черт, не забыть бы мне имя. Гастон, Гастон — хорошо, как "Гасконь", а Шанле похоже на "шандал"; хорошо, я запомню.

— Да, именно так, — серьезно продолжал Ла Жонкьер, — Гасконь де Шанделе. Я предлагаю вам, дорогой хозяин, открыть курсы мнемонических приемов, и, если все остальные так же хороши, как этот, я не сомневаюсь, что вы разбогатеете.

Хозяин улыбнулся комплименту, и капитан Ла Жонкьер вышел. На улице он хорошенько осмотрелся, приглядываясь как бы к погоде, а на самом деле, пытаясь определить, не стоит ли кто-нибудь у дверей или за углом дома.

Не успел капитан сделать и сотни шагов по улице Сент-Оноре, как показался Дюбуа и сначала заглянул в окно, а потом в двери. Капитана он встретил, но, поскольку никогда до того его не видел, то, следовательно, и узнать не мог. Поэтому Дюбуа появился на пороге с наглой решительностью, руку он держал у потертой шляпы; на нем был серый кафтан, коричневые короткие штаны, спущенные чулки — одним словом, костюм торговца из провинции.

Бросив быстрый взгляд на гвардейцев, продолжавших пить в своем углу, Дюбуа сразу отыскал глазами хозяина, который расхаживал по залу среди скамей, табуретов и катавшихся по полу пробок.

— Сударь, — сказал он робко, — не здесь ли живет капитан Ла Жонкьер? Я хотел бы поговорить с ним.

— Вы хотите поговорить с капитаном Ла Жонкьером? — спросил хозяин, оглядывая вновь прибывшего с головы до ног.

— Если это возможно, — сказал Дюбуа, — признаюсь, мне бы это доставило удовольствие.

— А вам нужен именно тот, кто здесь живет? — спросил хозяин, никоим образом не признававший в пришедшем того, кого он ждал.

— Полагаю, что так, — скромно ответил Дюбуа.

— Толстый коротышка?

— Совершенно верно.

— Который пьет, не закусывая?

— Совершенно верно.

— И всегда готовый пустить в ход трость, если не сразу сделаешь то, что он просит?

— Совершенно верно! О, этот дорогой капитан Ла Жонкьер!

— Так вы его знаете? — спросил хозяин.

— Я? Да никоим образом! — ответил Дюбуа.

— Ах, ведь вы же должны были встретить его в дверях!

— Вот черт! Он вышел? — сказал Дюбуа с плохо скрытой досадой. — Благодарю.

И тут же, заметив, что допустил неосторожность, он выразил на своем лице наилюбезнейшую улыбку.

— О, Господи, пяти минут не прошло, — сказал хозяин.

— Но он, конечно, вернется? — спросил Дюбуа.

— Через час.

— Вы позволите мне подождать его, сударь?

— Конечно, особенно если вы, ожидая его, что-нибудь закажете.

— Дайте мне пьяных вишен, — сказал Дюбуа, — вино я пью только за едой.

Гвардейцы обменялись улыбкой, выражавшей величайшее презрение.

Хозяин поспешно принес вазочку с заказанными вишнями.

— Ах, — сказал Дюбуа, — всего пять! А в Сен-Жермен-ан-Ле дают шесть.

— Возможно, сударь, — ответил хозяин, — но это потому, что в Сен-Жермен-ан-Ле не платят ввозную пошлину.

— Правильно, — сказал Дюбуа, — совершенно правильно, я забыл о ввозной пошлине, соблаговолите извинить меня, сударь.

И он принялся грызть вишню, несмотря на все свое самообладание, состроив при этом жуткую гримасу. Хозяин, следивший за ним, при виде этой гримасы удовлетворенно улыбнулся.

— А где же он живет, наш храбрый капитан? — спросил Дюбуа как бы для того, чтоб поддержать разговор.

— Вот дверь его комнаты, — сказал хозяин, — он предпочел жить на первом этаже.

— Понимаю, — пробормотал Дюбуа, — окна комнаты выходят на проезжую дорогу.

— И еще есть дверь, которая выходит на улицу Двух Шаров.

— Ах, есть еще дверь, выходящая на улицу Двух Шаров! Черт! Это очень удобно, две двери! А шум в зале ему не мешает?

— О, у него есть вторая комната наверху, он спит то там, то тут.

— Как тиран Дионисий, — сказал Дюбуа, который никак не мог воздержаться от латинских цитат и исторических сравнений.

— Что вы сказали? — спросил хозяин.

Дюбуа понял, что он допустил еще одну оплошность, и прикусил губу, но в эту минуту, к счастью, один из гвардейцев снова потребовал вина, и хозяин, который всегда мгновенно откликался на это требование, бросился вон из комнаты. Дюбуа проводил его взглядом, а потом, повернувшись к гвардейцам, сказал:

— Спасибо вам.

— Ты что-то сказал, приятель? — спросили гвардейцы.

— "Франция и регент", — ответил Дюбуа.

— Пароль! — воскликнули, вставая одновременно, мнимые солдаты.

— Войдите в эту комнату, — сказал Дюбуа, указывая на комнату Ла Жонкьера, — откройте дверь, выходящую на улицу Двух Шаров, и спрячьтесь за занавес, в шкафу, под столом, где угодно, но если, войдя, я увижу хоть ухо одного из вас, я вас лишу жалованья на шесть месяцев.

Гвардейцы старательно опустошили стаканы, как люди, которые ничего не хотят потерять из благ этого мира, и быстро направились в указанную им комнату, Дюбуа же, увидев, что они забыли заплатить, бросил на стол монету в двенадцать су, а потом подбежал к окну, отворил его и, обращаясь к кучеру стоявшего перед домом фиакра, произнес:

— Глазастый, поставьте карету поближе к двери, выходящей на улицу Двух Шаров, и пусть Тапен сразу поднимется сюда, как только я подам ему знак, постучав пальцами по стеклу. Указания у него есть. Ступайте.