Александр Дюма - А. Дюма - Собрание сочинений. Том 12. Женская война. Сильвандир. 1993

— Как вы побледнели! — вскричал Ленэ, поддерживая вдову. Невестка, прежде заметившая это, уже приняла ее в свои объятия.

— Да, — сказала принцесса, все более ослабевая, — да, добрые сегодняшние известия поразили меня более, чем все, что мы вытерпели в последнее время. Я чувствую жестокую лихорадку. Но скроем мое положение. Известие о нем могло бы очень повредить нам в настоящее время.

— Нездоровье вашего высочества, — сказал Ленэ, — было бы милостью Неба, если б только вы не страдали. Оставайтесь в постели, распустите слух, что вы больны. А вы, — прибавил он, обращаясь к молодой принцессе, — прикажите послать за вашим доктором Бурдло. Нам понадобятся экипажи и лошади; поэтому позвольте объявить, что вы намерены повеселить нас травлей оленей. Таким образом, никто не удивится, если увидит необычное движение, оружие и лошадей.

— Распорядитесь сами, Ленэ. Но как вы, столь предусмотрительный человек, не подумали о том, что всякий невольно удивится этой странной охоте, назначенной именно тоща, когда матушка почувствовала себя нездоровой?

— Это также предусмотрено, ваше высочество. Послезавтра герцогу Энгиенскому исполняется семь лет; в этот день женщины должны передать его в руки мужчин.

— Да.

— Хорошо. Мы объявим так: охота назначается по случаю первого облачения маленького принца в мужское платье, и ее высочество настояли, чтобы ее болезнь не служила препятствием празднику. Мы же должны были покориться ее желанию.

— Бесподобная мысль! — вскричала вдовствующая принцесса в восторге оттого, что ее внук уже начинает становиться мужчиной. — Да, предлог придуман превосходно, и вы, Ленэ, удивительный советник.

— Но во время охоты герцог Энгиенский будет сидеть в карете? — спросила младшая принцесса.

— Нет, он поедет верхом. Но ваше материнское сердце может быть спокойно. Я придумал маленькое седло; Впала, конюший герцога, прикрепит его к своему седлу, таким образом все увидят герцога, а вечером мы сможем уехать в полной безопасности. Подумайте, в карете его остановит первое препятствие, а верхом он везде проедет, не так ли?

— Так когда вы хотите ехать?

— Послезавтра вечером, если ваше высочество не имеет причины откладывать отъезд.

— О нет, нет! Бежим из нашей тюрьмы как можно скорее, Ленэ.

— А что вы станете делать, выбравшись из Шантийи? — спросила вдовствующая принцесса.

— Мы прорвемся через армию господина де Сент-Эньяна, найдя средство отвести ему глаза. Затем, соединившись с герцогом де Ларошфуко и его эскортом, поедем в Бордо, где нас ждут. Когда мы будем во втором городе королевства, в столице Юга Франции, мы сможем вести войну или переговоры, как угодно будет вашим высочествам. Впрочем, имею честь уведомить вас, что даже и в Бордо мы продержимся весьма недолго, если близко от нас не будет какой-нибудь крепости, которая отвлечет внимание наших врагов. Две такие крепости для нас чрезвычайно важны: одна, Вер, господствует над Дордонью и обеспечивает подвоз продовольствия в Бордо; другая — остров Сен-Жорж, на который даже жители Бордо смотрят как на ключ к своему городу. Но мы после подумаем об этом; в настоящую минуту нам надобно думать только об отъезде отсюда.

— Это дело очень легкое, — сказала молодая принцесса. — Все-таки мы здесь одни и полные хозяева, что бы вы ни говорили.

— Не стройте никаких планов, пока мы не будем в Бордо: нет ничего легкого при дьявольском уме Мазарини. Я ждал момента, когда мы останемся наедине и я смогу сообщить мой план вашему высочеству, но эта предосторожность ничего не значит: я принял ее так, для очистки совести; даже в эту минуту я боюсь за свой план, за план, изобретенный моей собственной головой и сообщенный только вам. Мазарини не узнаёт новости, а угадывает их.

— О, пусть попробует помешать нам! — возразила молодая принцесса. — Но поможем матушке дойти до ее спальни. Сегодня же я стану рассказывать, что послезавтра у нас праздник и охота. Не забудьте написать приглашения, Ленэ.

— Положитесь на меня, мадам.

Вдовствующая принцесса прошла в свою спальню и слегла в постель. Тотчас позвали доктора принцев Конде и учителя герцога Энгиенского, господина Бурдло. Весть об этой неожиданной болезни в ту же минуту распространилась по Шантийи, и через четверть часа рощи, галереи, цветники — все опустело: гости спешили в приемную комнату узнать о здоровье вдовствующей принцессы.

Ленэ провел весь день за письменным столом, и в тот же вечер многочисленные слуги этой семьи королевской крови развезли в разные стороны более пятидесяти приглашений.

На третий день было назначено исполнение планов метра Пьера Ленэ. Погода была чрезвычайно дурная, хотя стояла весна, которая обычно, особенно во Франции, считается лучшим временем года. Холодный и частый дождь падал на цветники в Шантийи через серый туман, покрывавший весь сад и парк. Вокруг коновязей на огромных дворах пятьдесят оседланных лошадей, свесив уши и печально опустив головы, нетерпеливо рыли копытами землю. Собаки, сбитые в своры по дюжинам, шумно дыша и зевая в ожидании травли, старались увлечь за собой слугу, который отирал своим любимцам мокрые уши.

Егеря, одетые в светло-желтые форменные костюмы, прохаживались тут же, заложив руки за спину. Несколько офицеров, привыкших к непогоде на бивуаках при Рокруа или при Лансе, не боялись дождя и, желая развлечься, разговаривали, стоя группами, на террасах или на крыльце.

Всем было объявлено, что в этот знаменательный день герцог Энгиенский выходит из рук женщин, поручается мужчинам и в первый раз будет травить оленя. Все офицеры, служившие принцу, все приближенные этого знаменитого дома, приглашенные посланиями Ленэ, почли за обязанность явиться в Шантийи. Сначала они очень беспокоились о здоровье вдовствующей принцессы, но бюллетень доктора Бурдло успокоил их: после кровопускания она в то же утро приняла рвотное — лекарство, считавшееся в то время универсальным средством.

В десять часов все гости, приглашенные лично принцессою Конде, уже приехали; каждого приняли, когда он предъявил пригласительную записку; а кто забыл захватить ее с собой, того встречал сам Ленэ, указывая швейцару, что гостя можно впустить. Приглашенные вместе со служителями дома могли составить отряд человек в восемьдесят или в девяносто. Почти все они столпились около прекрасной белой лошади, которая имела честь нести на седле небольшое обитое бархатом кресло для герцога Энгиенского. Герцог должен был занять свое место, когда его конюший Виала сядет на лошадь.

Однако ничто не указывало еще на начало охоты; казалось, кого-то ждали.

В половине одиннадцатого трое дворян в сопровождении шести лакеев, вооруженных с ног до головы, с чемоданами, в которых поместилось бы все, что нужно для путешествия по Европе, въехали в замок. Увидев во дворе коновязи, казалось, приготовленные для этого случая, они хотели привязать к ним своих лошадей.