Александр Дюма - Дюма. Том 01. Изабелла Баварская. Повести

Герцог хотел было ответить, но в эту минуту в комнату вбежала перепуганная кормилица.

— О, бедное мое дитя! — бросилась она к Одетте. — Что они хотят с вами сделать!

— Что такое? — спросил герцог.

— Мэтр Луи, за мадмуазель пришли какие-то люди…

— Откуда они?

— Из Туренского дворца.

— Из дворца? — нахмурился герцог и бросил взгляд на Одетту. — Кто же прислал их? — продолжал он, недоверчиво глядя на кормилицу.

— Герцогиня Валентина Миланская.

— Моя жена?! — воскликнул герцог.

— Его жена?.. — в изумлении повторила Жанна.

— Да, его жена, — отвечала Одетта, опершись рукою на плечо кормилицы. — Перед тобою брат короля. У него есть жена, и, смеясь, он, должно быть, сказал ей: "На улице Феронри, неподалеку от кладбища Невинно убиенных младенцев, живет бедная девушка, к которой я прихожу каждый вечер, когда ее старый отец… Боже, как она меня любит!" — Одетта горько рассмеялась. — Вот что он ей сказал. И жена его, разумеется, хочет меня видеть.

— Одетта! — резко оборвал ее герцог. — Пусть я умру, если то, что ты говоришь, правда. Я предпочел бы потерять все свое состояние, только не это. Клянусь тебе, я узнаю, кто проник в нашу тайну, и горе тому, кто так коварно подшутил надо мной!

С этими словами герцог бросился к двери.

— Сударь, куда вы? — остановила его Одетта.

— Никто, кроме меня, не вправе распоряжаться в этом доме, и я прикажу людям, которые посмели сюда прийти, немедленно убираться прочь!

— Вы вольны делать что угодно, сударь, но ведь эти люди узнают вас. Они скажут герцогине, что вы здесь, о чем она, возможно, и не догадывается. Герцогиня сочтет меня виноватой куда больше, чем это есть на самом деле, и уж тогда мне не ждать пощады!

— Разве ты пойдешь в Туренский дворец?

— Непременно пойду. Я встречусь с вашей женой и сама во всем ей признаюсь. Я стану перед ней на колени, и она простит меня. И вас, сударь, она тоже простит, даже еще скорее…

— Поступай, как знаешь, Одетта, — сказал герцог, — ты всегда права, мой ангел.

С печальной улыбкой Одетта знаком приказала Жанне подать накидку.

— Как же ты доберешься до дворца?

— Эти люди явились в карете, — ответила Жанна, набрасывая накидку девушке на плечи.

— Все равно я буду охранять тебя! — воскликнул герцог.

— До сих пор, сударь, меня хранил Господь, и, я надеюсь, Он и впредь будет моим хранителем.

С этими словами Одетта почтительно поклонилась герцогу и, уже спускаясь по лестнице, сказала, обращаясь к ожидавшим ее людям:

— Господа, я готова, ведите меня, куда вам угодно.

Герцоге минуту постоял в оцепенении там, где его оставила Одетта. Потом, выйдя из комнаты, он сбежал вниз по лестнице к наружной двери и ненадолго задержался у порога, глядя вслед удалявшейся карете. Увидев, что она направилась к улице Сент-Оноре, сам он помчался бегом по улице Сен-Дени, потом по улице О-Фер и, пересекши хлебный рынок, оказался у своего дома как раз в ту минуту, когда карета въехала в улицу Дез-Этюв. Убедившись, что он ее обогнал, герцог проник в дом через ту самую потайную дверь, из которой вышел, и бесшумно проскользнул в одну из комнат, помещавшуюся радом со спальней герцогини, откуда он в окошко мог наблюдать все, что там происходило.

Герцогиня Валентина стояла посреди комнаты в гневе и нетерпении: при малейшем шорохе она бросала взгляд на дверь, и полукружья великолепных темных бровей, украшавших ее лицо, когда оно было спокойно, сейчас почти смыкались у переносицы. Одета она была с большой роскошью, в лучшие свои наряды. Однако же она то и дело подходила к зеркалу, стараясь придать своим чертам то выражение мягкости и доброты, которое составляло главную прелесть всего ее облика; потом она добавляла к прическе еще какое-нибудь драгоценное украшение, ибо ей хотелось раздавить, уничтожить дерзнувшую соперничать с нею женщину под тяжестью двойного гнета: и высоким своим саном, и своей неотразимой красотой.

Наконец герцогиня услышала шум в соседней комнате; прислушавшись, она в поисках опоры схватилась за высокую спинку резного кресла; в глазах у нее потемнело, она почувствовала, что колени ее дрожат. В эту минуту дверь отворилась, и в спальню вошел слуга, доложив, что девушка, которую герцогиня желала видеть, ждет милостивого разрешения войти. Герцогиня знаком показала, что готова ее принять.

Свою накидку Одетта оставила в прихожей и явилась в том скромном наряде, в каком мы ее видели; только волосы она заплела в длинную косу, и, так как ей нечем было заколоть ее, коса ниспадала на грудь и спускалась до самых колен. Одетта остановилась у двери, которая тотчас затворилась за ней.

Перед этим чистым и светлым видением герцогиня замерла в неподвижности: она была поражена скромностью и достоинством посетительницы, которую воображала себе, разумеется, совсем иною; почувствовав, что начать разговор следует ей, ибо она захотела этой встречи, герцогиня сказала мягким, прерывающимся от волнения голосом:

— Входите же, входите…

Одетта прошла вперед, потупив глаза, но лицо ее было спокойно; остановившись в трех шагах от герцогини, она опустилась на одно колено.

— Стало быть, это вы хотели отнять у меня любовь герцога? — обратилась к ней герцогиня. — И после этого всего вы полагаете, что достаточно вам преклонить передо мною колени и я вас прощу?

Одетта быстро поднялась; лицо ее пылало:

— На колени, сударыня, я встала вовсе не для того, чтобы вы простили меня; по воле Всевышнего я не чувствую перед вами никакой вины. Я опустилась на колени, потому что вы знатная принцесса, а я всего лишь бедная девушка. Но теперь, отдав почести вашему высокому сану, я буду говорить с вами стоя; спрашивайте, ваше высочество, я готова отвечать.

Герцогиня никак не ожидала встретить такое спокойствие; она поняла, что внушить его могла лишь невинность и лишь бесстыдство могло помочь его разыграть. Она видела перед собой прекрасные синие глаза, такие добрые и такие ясные, что казалось, будто они созданы для того, чтобы через них проникать в самые глубины сердца, и сердце это, чувствовала герцогиня, чисто, как сердце младенца. Герцогиня Туренская была добра, первый приступ итальянской ревности, заставивший ее действовать и говорить, понемногу утих; она протянула Одетте руку и сказала ей ласково и нежно:

— Пойдемте.

Эта перемена в тоне и поведении герцогини произвела в душе девушки внезапный переворот. Одетта приготовилась к тому, чтобы встретить гнев, но не снисхождение. Она взяла протянутую ей руку и прильнула к ней губами.

— О!.. — воскликнула она, рыдая. — Клянусь вам, тут нет моей вины. Он пришел к моему отцу как простой оруженосец герцога Туренского — якобы для того, чтобы купить лошадей своему господину. Я увидела его, увидела!.. Он так прекрасен! Я глядела на него без опаски, потому что считала себе ровней. Он приходил ко мне, беседовал со мною. Ни разу в жизни не слыхала я такого сладостного голоса, разве что когда была ребенком и во сне мне являлись ангелы. Я ничего не знала: не знала, что он женат, что он дворянин, герцог. Знай я, что это ваш супруг, сударыня, и что вы так прекрасны, я бы сразу догадалась, что он надо мною смеется. Но теперь мне ясно все: он никогда не любил меня, и… и я его больше не люблю…