Александр Дюма - Дюма. Том 01. Изабелла Баварская. Повести

— Король наш, — молвил он, — англичане, ваши и наши враги, осадили город Руан.

Король вздрогнул.

— Англичане в самом сердце королевства, а король об этом не ведает! — воскликнул он, — Англичане осадили Руан!.. Руан, который был французским городом при Хлоднике — предке всех французских королей; правда, он был однажды захвачен, но Филипп-Август вернул его Франции!.. Руан, мой город, один из шести цветков моей короны!.. О, предатели, предатели! — прошептал король.

Священник, увидев, что король умолк, продолжал:

— Высокородный принц и король наш! Жители города Руана взывают к вам о помощи и выражают свое недовольство вами, герцог Бургундский, управляющий королевством вместо короля: они терпят осаду англичан и уповают' на вас; а также они поручили мне передать, что ежели вы обойдете их своей поддержкой и они поневоле станут подданными короля Англии, то в их лице вы обретете врага, коего у вас никогда не было, а коли они смогут, то погубят и вас, и все ваше потомство.

— Отец мой, — сказал, поднимаясь, король, — вы выполнили свою миссию и напомнили мне о моей. Возвращайтесь к храбрым жителям города Руана и скажите им, чтобы они держались, а я спасу их, или оказав им поддержку, или путем переговоров, даже если мне придется отдать королю Английскому мою дочь Екатерину, даже если, начав войну, мне придется собрать всю знать королевства и самому пойти во главе ее навстречу врагу.

— Государь, — отвечал священник, склоняя голову, — благодарю вас за ваше доброе намерение, и дай Бог, чтобы никакая другая воля, чуждая вашей, не изменила его. Но будь то ради войны или ради мира — спешите. Тысячи руанцев уже умерли голодной смертью: вот уже два месяца мы питаемся пищей, не предназначенной Богом для людей. Двенадцать тысяч страдальцев — мужчин, женщин и детей — ушли из города, они пьют из рвов гнилую воду и едят коренья, а когда несчастная мать родит, новорожденного кладут в корзину, волокут ее за веревки к священнику, чтобы окрестить младенца, а потом возвращают матери —"пусть он хоть умрет христианином.

Король тяжело вздохнул и повернулся к герцогу Бургундскому.

— Слышите, — сказал он, бросая на него взгляд, полный невыразимого укора, — неудивительно, что я, ваш король, так болен и душой, и телом: ведь эти терпящие беду считают, что все зло от меня, и возносят свои проклятия к престолу Господа, так что ангел милосердия готов уже отступиться от меня. Идите, отец мой, — обратился он к священнику, — возвращайтесь в ваш многострадальный город, я, если о мог, был бы рад отдать ему свой собственный кусок хлеба; скажите ему, что не через месяц, не через неделю, не завтра, а сегодня же, сей же час я посылаю гонцов в Пон-де-л’Арш, дабы начать переговоры о мире, а сам отправлюсь в Сен-Дени, возьму свое знамя и стану готовиться к войне.

— Господин первый председатель, — продолжал он, оборачиваясь сперва к Филиппу де Морвилье, а затем к каждому, к кому обращался, — мессир Рено де Форвиль, мессир Гильом де Шан-Дивер, мессир Тьерри-ле-Руа, сегодня вечером вы, облеченные всеми полномочиями королевской власти, отправитесь на переговоры с королем Английским Генрихом Ланкастером; а вы, мой кузен, пойдите и распорядитесь относительно нашей поездки в Сен-Дени; мы отправляемся немедля.

С этими словами король поднялся, остальные последовали его примеру. Старый священник приблизился к нему и поцеловал ему" руку.

— Государь! — сказал он. — Господь воздаст вам добром за добро, завтра же восемьдесят тысяч жителей нашего города восславят ваше имя.

— Пусть они помолятся за меня и за Францию, отец мой, нам обоим это нужно.

И Совет был распущен.

Спустя два часа король собственноручно вынес знамя из старых стен Сен-Дени и попросил герцога указать ему благородного и храброго рыцаря, дабы передать тому знамя. Герцог указал ему на одного рыцаря.

— Ваше имя? — спросил король, протягивая тому священный стяг.

— Мессир де Монмор, — отвечал рыцарь.

Король порылся в памяти, пытаясь связать это имя с каким-нибудь благородным родом, но спустя минуту, так и не вспомнив, со вздохом отдал знамя рыцарю. Впервые королевское знамя было доверено сеньору низкого происхождения.

Король, не возвращаясь в Париж, отправил наставления послам. Одному из них, кардиналу Юрсену, был вручен портрет принцессы Екатерины, дабы показать его королю Англии.

Вечером 29 октября 1418 года весь двор собрался на ночлег в Понтуазе; ждали результатов переговоров в Пон-де-л’Арше. Всем рыцарям было предписано явиться в Понтуаз в боевом снаряжении, со своими вассалами и оруженосцами.

Одним из первых явился де Жиак; он обожал свою жену, однако откликнулся на тревожный клич, которым король от имени Франции сзывал своих подданных, и бросил все: свою нежную и прекрасную Катрин, свой замок Крей, где каждая комната хранит воспоминание о наслаждениях, аллеи, где так приятно бродить, когда под ногами шуршат желто-зеленые листья, которые отделило от ветвей первое дуновение осени, — их шепот столь сладостен, столь созвучен смутным мечтаниям молодой, счастливой любви.

Герцог принял его как друга и, дабы доставить гостю удовольствие, в тот же день пригласил к обеду множество молодых и знатных вельмож, а вечером состоялись прием и игры. Де Жиак был героем вечера, как и героем дня, все осведомлялись о здоровье прекрасной Катрин, оставившей о себе приятную память в сердцах молодых людей.

Герцог казался озабоченным, однако его смеющиеся глаза говорили о том, что его занимала какая-то радостная мысль.

Устав от комплиментов и шуток и разгорячившись от игр, де Жиак удалился в одну из дальних комнат и стал прогуливаться там со своим другом де Гравилем. Герцог, только накануне расположившийся в. своих апартаментах, еще не успел расставить челядь по местам, и в комнату, где расхаживали де Гравиль и де Жиак, без спросу проник какой-то крестьянин; он обратился к де Жиаку с вопросом, как передать письмо, адресованное лично герцогу Бургундскому.

— От кого? — спросил де Жиак.

Крестьянин в нерешительности повторил свой вопрос.

— Есть только два способа, — сказал де Жиак. — Первый — пройти со мной через все гостиные, где полным-полно богатых сеньоров и знатных дам и где такой мужлан, как ты, будет казаться белой вороной. А второй — привести герцога сюда, но он не простит мне, если письмо, которое ты принес, не заслуживает того, чтобы он за ним пришел сам, — вот этого-то я и боюсь.

— Так что же делать, ваша милость? — спросил крестьянин.

— Отдать это письмо мне и ждать ответа здесь.

Не успел крестьянин опомниться, как де Жиак ловким движением выхватил у него письмо и так же под руку с де Гравилем углубился в анфиладу комнат.

— Ей-Богу, — сказал тот, — по-моему, это любовное послание, видите, как сложен конверт, а какой тонкий запах у пергамента!