Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Том 2

Обе руки его были вымазаны чем-то красным и густым. Словно он раздавил в руках банку с вареньем. Эльжбета и Спыхала вскочили.

— Что случилось?

— Ты ранен?

— Нет, это не моя кровь. Пуля у меня шапку сорвала. Ну идите же, идите скорей… — сказал он, обращаясь к Спыхале.

— Что? Куда?

— Я вел пана поручика, а он упал и лежит. Здесь, около Веделя. Я не могу сдвинуть его с места. Идите же скорей!

Спыхала направился к дверям.

— Хорошо, тогда ступай впереди. Только осторожно, а то темно.

— На дворе светлей, — сказал Кацусь более твердым голосом, — те танки горят еще.

Эльжбета, казалось, начала трезветь.

— Это Анджей? — спросила она.

— Да, наверно, Анджей, — ответил Спыхала уже в дверях.

— Да, поручик Анджей, тот, который только что здесь был. — Голос Кацуся доносился из темноты. — Он ведь шел, а теперь лежит, и я не могу сдвинуть его с места.

На лестнице, в темноте, сидели какие-то люди. Их было много, Казимеж с трудом пробирался вниз.

— Что вы тут делаете? — спросил он.

— Ждем, — прозвучало в ответ. В голосе сказавшего это слышались скорбь и ирония.

В углу двое при свете фонаря, в который была вставлена свечка, отбрасывавшая свет на их склоненные лица, играли в карты. В их руках шелестели банкноты, золотая монета с тихим звоном ударилась о каменную ступеньку. Это были спекулянты валютой с Варецкой площади.

— Чего вы ждете? — спросил Спыхала.

— Лучших времен, — отозвался чей-то голос из другого темного угла.

Только в самом низу, в подворотне, Казимеж почувствовал прикосновение пушистого меха. Рядом с ним шла Эльжбета.

Казимеж наклонился к ней. Прошептал:

— Вернитесь. Зачем вы пошли?

Но Эльжбета, казалось, снова впала в какое-то беспамятство.

— Я не видела, как упал Юзек, — говорила она, — я не видела, как он упал.

Спыхала плотно сжал губы в темноте.

— Юзек упал на ворох люцерны, — сказал он скорее всего самому себе, — я видел его уже после боя.

Кацусь бежал впереди, как автомат, повторяя одно и то же жалобным, плаксивым голосом:

— Идите, идите!

Не соблюдая осторожности, прошли они по Шпитальной. У магазина Веделя Кацусь опустился на землю.

— Пан поручик! — проговорил он резко, более твердым голосом. — Пан поручик!

Спыхала наклонился. На тротуаре вниз лицом лежал Анджей, без шапки, волосы спутались. Слабый свет догоравших уже танков доходил и сюда. Эльжбета упала на колени.

— Что вы делаете? — неуверенно проговорил Спыхала.

Он просунул руки под тело и перевернул его лицом вверх.

Эльжбета склонилась над ним. Анджей был мертв. Спыхала встал и откашлялся.

Кацусь ничего не понимал.

— Скажите, — повторял он, — это труп? И больше уже ничего? И больше уже ничего?

Спыхала поло-жил ему руку на плечо.

— Пан поручик мертв, — сказал он мягко.

Эльжбетка еще ниже склонилась над лицом Анджея. Его огромные голубые глаза были раскрыты. В их белках поблескивало розовое пламя догорающих танков.

Было шесть часов. Как и всегда в эту пору, Рио окутывал густой голубоватый сумрак, и, пока не вспыхнули фонари, был виден широкий простор океана и высокие волны, которые подымались из глубин и шли к берегу. Было очень жарко, хотя недавно прошел дождь. Пан Голомбек сидел на веранде маленького домика, прилепившегося к горе над амфитеатром великолепных зданий Копокабаны, и тяжело дышал, уставясь на синий простор, видневшийся из-за кровель. Впрочем, он не понимал, на что смотрит, и даже не знал, что с ним творится. Однако овладел собой, поднял руку и включил электричество. Свет лампы выхватил из мрака деревянную мебель и циновки, устилавшие веранду. В домике никого не было. Вычерувна и Колышко только что ушли в город, они готовили какой-то спектакль.

Перед уходом отчаянно вздорили. Колышко объяснял Галине, что ей не следует занимать в спектакле, который они устраивали, некоего польского актера; он скомпрометировал себя сотрудничеством с немцами и совсем недавно приехал в Бразилию. Галина издевалась над щепетильностью Керубина.

— Ты спятил! Я, что ли, ношусь с его коллаборационизмом? И еще неизвестно, что бы делал ты, если бы остался на родине, — говорила она своим низким голосом, надевая в передней шляпу с вуалью, точно на нее не действовала чудовищная жара экзотического города.

Колышко не уступал.

— Но ты же не сможешь играть на родине, когда мы вернемся, — сказал он запальчиво.

Вычерувна остановилась перед ним и смерила его взглядом с головы до ног.

— Почему ты всегда говоришь вещи, в которые сам не веришь? — спросила она, цедя слова сквозь стиснутые зубы. — Ведь ты прекрасно знаешь, что мы не вернемся на родину. Ну что мне там делать?

— Шифман {104} 104 Стр. 508. Арнольд Шифман (1882—1967), выдающийся польский режиссер и организатор театральной жизни, был создателем Театра польского в Варшаве и его многолетним директором (с 1957 г. почетным директором). писал тебе, — бросил Керубин уже менее уверенно.

— Плевать мне на его писанину, я не желаю играть для большевиков, — безапелляционно заявила Вычерувна, — буду играть здесь!

— Ты не знаешь португальского, — заметил Колышко. — Торчим тут четыре года, а ты ни словечка не выучила.

— И все-таки выучу, — упрямо возразила актриса. — Через год выступлю в «Электре» на португальском языке. Они тут никогда еще не видывали «Электры», посмотришь, как все завоют от восторга…

— Пан Франтишек, — обратился Керубин к Голомбеку, — мы выйдем на минутку в кафе, надо обсудить предстоящее выступление Галины. Вы посидите дома?

Голомбек буркнул:

— А куда мне идти?

— Что будет на ужин? — спросила Галина пана Голомбека, который, по-видимому, исполнял в доме роль интенданта.

— А что еще может быть? — безразличным тоном ответил пан Франтишек. — Будет чай, вяленое мясо, фрукты, сыр…

— Вы принесли булочки из своей пекарни?

— Во-первых, не моей, а той, где я работаю, — проворчал Голомбек, в голосе которого совсем не было прежней мягкости. — А булочки принес.

Вдруг выражение его лица изменилось, он улыбнулся и произнес уже другим тоном:

— Не только булочки. Сегодня я испек несколько тортов по моим давнишним рецептам. Пусть посмотрят… Только вот мука у них подгуляла… Но мне удалось раздобыть немного пшеничной муки для бисквитного слоя… А начинка кофейная. Один такой тортик я принес. Кофе тут действительно приличный.

Галина расчувствовалась и расцеловала пана Франтишека в обе щеки.

— Вы добряк до мозга костей, — сказала она. — Что бы мы без вас делали? Трудно даже представить…