Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Том 2

— И для лакеев-то неудобно было, а уж для господ и подавно…

И все же она вынуждена была уступить настоянию Билинской.

— Нас теперь так мало, — говорила Марыся. — Для троих эта огромная столовая c’est tellement morne [51] Слишком угрюма (франц.). .

Действительно, постоянно в доме находились только сама Билинская, Алек и Текла.

В этот день, около половины десятого, в малой столовой встретились мадам Шушкевич и Текла. Билинская еще не спустилась. Алек же отправился с Шушкевичем в банк.

Дамы, пившие кофе за столом, накрытым скатертью в красно-синюю клетку, не очень жаловали друг друга. Отношения испортились еще больше, когда мадемуазель Потелиос в столь зрелых летах рассталась с девическим положением. Текла всегда фыркала по этому поводу:

— Старая кляча, амуров ей захотелось…

Но ныне за одним столом свела их общая забота, а также свойственная пожилым женщинам — а может, и вообще людям? — радость от того, что жизнь не всегда течет томительно-скучным, заведенным чередом, а все-таки «что-то в ней происходит». Словно самоубийство молодого человека и потеря большей части наследства княгини Анны были необходимы только для того, чтобы «что-то происходило». Так что на сей раз Текла и пани Шушкевич обменивались шепотом информацией с явным доброжелательством и взаимным расположением.

— Мой муж, — пани Шушкевич всегда подчеркивала эти слова при панне Текле, да, пожалуй, и при ком бы то ни было, — мой муж уже давно предчувствовал это несчастье. Адам просто не хотел с ним разговаривать.

— А коли предчувствовал, так должен был предупредить княгиню.

— Это что же, бросать подозрение на собственного племянника? Адам для моего мужа был все равно что сын родной.

— Вы думаете, в сейфах так ничего и не осталось?

Пани Шушкевич горько улыбнулась.

— Если бы оставалось, он не стал бы лишать себя жизни. Не правда ли?

Текла вздохнула.

— Языческий это обычай, — буркнула она себе под нос. — Вот и старый Губе тоже.

— Мне кажется, — продолжала бывшая мадемуазель Потелиос, — что именно самоубийство Губе натолкнуло его на эту мысль. Потому что это ведь, как говорится, comme la peste [52] Как чума (франц.). — один от другого заражается, и пошло…

Пани Шушкевич улыбнулась.

— А ничего смешного тут нет, — грозно заметила ей Текла.

Но тут же смягчилась, отхлебнула кофе и принялась угощать пани Шушкевич «собственными» рогаликами.

Стол выглядел живописно. Булки, рогалики, сухарики громоздились в корзинках. Был тут и мед, и великолепное сливовое повидло — все собственноручно выданное Теклой из кладовой старому Станиславу.

Наконец вошла Билинская в светлом утреннем платье. При солнечном свете, в разгар весеннего дня, отчетливо видны были все ниточки морщинок, так преображавшие ее лицо.

Еще с порога она с беспокойством взглянула на сидящих друг против друга собеседниц, видимо, подозревая, что те ссорятся. Улыбки на их добродушных лицах успокоили Билинскую. Она села и несколько расслабленным голосом потребовала кофе. Несмотря на то, что Билинская была искренне взволнована всем происшедшим, во всем ее облике чувствовалась неискренность.

— Ну, что скажете? — обратилась она к пани Шушкевич.

— Это следовало предвидеть, — ответила та, — когда человек так легкомыслен, как мой муж…

— Легкомыслие — не то слово, которым можно определить поведение пана Вацлава, — сказала Билинская, кладя в кофе сахар.

Только теперь она заметила телеграмму перед прибором. Билинская нахмурила брови, но распечатала ее спокойно.

— Это от пана Казимежа, — сказала она Текле.

— Опять что-то стряслось с его семьей? — с глубоким равнодушием и даже с презрением в голосе осведомилась старая дева.

— Ах, действительно незадачливая семья. Абсолютно не умеют вести хозяйство.

В эту минуту послышались шаги и вошли Алек с Шушкевичем. Алек после бессонной ночи выглядел ужасно, но мать, естественно, решила, что он потрясен потерей состояния.

Мужчины, не здороваясь, подошли к столу, и Алек достал из бокового кармана и бросил на стол большой перстень из потемневшего золота с огромным изумрудом.

— C’est tout [53] Вот и все (франц,). , — сказал он.

— Что это? — спросила Текла.

— Перстень, который оставил мне Эдгар Шиллер.

Текла взяла перстень и — словно не было сейчас дела важнее — принялась внимательно разглядывать великолепный темно-зеленый камень с вырезанным на нем арабскими буквами стихом из Корана.

— Все взял? — спросила княгиня.

— К сожалению, все.

Шушкевич произнес это весьма безразличным тоном и сел к столу. Но по лицу его видно было, как он переживает все это. Зато Алек был так спокоен, что Билинская даже насторожилась. Она пристально посмотрела на сына, когда тот сел за стол и попросил кофе. Текла тут же налила ему, подбавив самых густых сливок.

— Тебя, кажется, это нисколько не трогает? — холодно заметила Билинская.

— А что я должен делать? — чуть ли не огрызнулся Алек.

Шушкевич счел своим долгом вмешаться в разговор:

— Княгиня имеет все основания расстраиваться. Год назад она вручила нам это имущество в столь идеальном состоянии…

— «Нам»! — резко оборвала его Билинская. — Уж никак не вам и не вашему племяннику!

Алек, в свою очередь, удивленно посмотрел на мать, продолжая, впрочем, с тем же аппетитом отхлебывать кофе. Он никогда еще не видел мать в таком негодовании.

— И что теперь будет?! — спросила Билинская Шушкевича. — У меня последнее время тоже были кое-какие расходы.

Алек насторожился.

Шушкевич пристроил на столе свои короткие, пухлые ручки.

— Прошу прощения, но можно ведь реализовать кое-что из недвижимого. Например, землю в Вильге-на-Висле…

Алек тем временем намазывал маслом рогалик за рогаликом. После бессонной ночи у него появился аппетит.

— Где ты был вчера вечером? — резко спросила мать.

— В театре.

Алек видел, что Текла два-три раза бросила на Билинскую полный удивления и неодобрения взгляд. Но та просто не могла больше сдерживаться.

— С кем?

— С друзьями, — сказал Алек, намазывая еще один рогалик, на этот раз уже демонстративно.

Шушкевич вздохнул.

— Театр погубил Адама, — сказал он, вновь сплетая свои ручки.

Алек несказанно удивился.

— Что-то я не слыхал, чтобы Адась бывал в театре.

— Бывал, бывал, — быстро подтвердила пани Шушкевич.

— Уж коли на то пошло, то погубили его кабак и девки, — сказал Алек.

— Quelle expression! [54] Что за выражение! (франц.). — возмутилась Билинская.

— Ну, на это он не истратил бы миллионы или сотни тысяч, — сказала, убирая со стола, Текла. — Самая-то беда, что он беговую конюшню решил завести. А уж на лошадей можно немалые деньги промотать. Этого-то уж я навидалась.