Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Том 2

Она растерянно взглянула на них и слегка погрустнела.

Правда, Эдгар быстро всех расшевелил. Просто ему стало жалко Ариадну, и он принялся заказывать отборные вина, развлекать их анекдотами из жизни Эльжбеты, потом рассказал об Олином письме, о ее детях. Ариадну это очень заинтересовало. «Значит, у Оли уже такие большие дети?» И она спросила, как их зовут, а потом все повторяла имена: Антек, Анджей и Геленка. И все допытывалась, сколько им лет. Но Эдгар с Янушем редко видели Олиных детей и затруднялись ответить на этот вопрос.

Под конец Эдгар добился своего. Теплая, чудесная римская ночь окончательно размягчила их, и они забыли о своих неприятностях, а Эдгар, кажется, забыл даже о денежных затруднениях — он то и дело заказывал вино. Наконец всем стало беспричинно весело, и смеялись уже без всякого повода либо по поводу самому пустяковому. И только чуткий слух — а у Эдгара он был достаточно чуткий — мог бы уловить в смехе Ариадны истеричные нотки.

Не обнаружив у боя, разносившего сигареты, нужный ему сорт, Эдгар пошел в буфет.

Когда он отошел, Ариадна тут же перестала смеяться.

— Ты знаешь, я звонила Пампанини, — сказала она.

— Кому? — переспросил Януш, никогда не запоминавший имен.

— Профессору Пампанини, врачу, у которого вчера был Эдгар.

— Ну и что он сказал?

— Чахотка.

— Что? — с испугом переспросил Мышинский.

— Горловая чахотка, и довольно запущенная. Я сразу угадала по голосу, — безжалостно сказала Ариадна, как будто с удовлетворением констатируя этот факт.

— Это страшно.

— Жизнь вообще страшна, — равнодушно заметила Ариадна.

— О боже, опять ты со своими обобщениями! — раздраженно воскликнул Януш. — До чего же ты…

— Ну?

— Жестокая.

Но тут вернулся Эдгар, рассказал о своем смешном разговоре на ломаном итальянском с красоткой-буфетчицей, и всем троим вновь стало весело.

После ужина решили идти с Яникульского холма пешком. Взявшись под руки, они шли довольно быстро, увертываясь от мчащихся автомобилей. И по-прежнему беспрерывно смеялись и вели себя как дети.

На одном из поворотов дороги они остановились, глядя на город, утопающий в золотом свете под сапфирным прозрачным небом. Бессмысленный смех оборвался, и неожиданно стало грустно. С минуту они стояли молча.

— Стихи захотелось читать, — сказал вдруг Януш, — только в голову ничего не приходит.

И тут Ариадна встряхнула головой, «как раньше», локоны упали ей на лоб, и тихо но напевно она произнесла:

Януш вздрогнул. «Нет, нельзя так воспринимать все это, — подумал он. — Спокойно, спокойно, не принимать это к сердцу».

Спустившись на Пьяцца де ль Пополо, они еще выпили кофе в небольшом кафе на углу. Отсюда Януш должен был отвезти Ариадну на такси в другой конец города. В кафе — а точнее на стене подле двери, потому что сидели они снаружи, прямо на площади, — они заметили афишу завтрашнего симфонического концерта в театре «Арджентина». Играть должен был Артур Рубинштейн {11} 11 Стр. 30. Артур Рубинштейн (род. в 1889 г.) — знаменитый польский пианист. , а дирижировал — Павел Клецкий {12} 12 Павел Клецкий (1900—1973) — дирижер и композитор, поляк по происхождению, последние годы жизни прожил в США. . Ариадна помнила Рубинштейна по Парижу и поэтому даже всплеснула руками.

— Мы должны попасть на этот концерт, — категорически заявила она.

— Дорогая, — заметил Януш, — о нем ведь уже давно объявлено, и все билеты наверняка раскуплены.

— Это ничего не значит, мы должны на него попасть.

— В конце концов, это не так трудно, — заметил Эдгар, — я просто позвоню утром Рубинштейну или Клецкому. Должны же они меня, черт возьми, знать.

И вот таким образом они очутились на другой день перед самым началом концерта у театра «Арджентина». Было довольно поздно, поэтому они поспешили в ложу. В проходе Эдгар успел шепнуть Янушу:

— Нам надо поговорить в антракте. У меня важные новости.

Программа концерта состояла исключительно из русской музыки. Сначала шли «Вариации» Аренского на тему Чайковского, потом Второй концерт Рахманинова. Во втором отделении — «Поэма экстаза» Скрябина.

— Программа как будто специально для нас, — сказал Януш.

Ариадна с опаской взглянула на Шиллера.

— Вы ведь, кажется, не любите «Поэму экстаза»?

— Давно ее не слышал, — улыбнулся Эдгар. — Может быть, изменю свое мнение.

— А «Вариации» Аренского? — спросил Януш.

— Это моя любимая мелодия, — сказала Ариадна и принялась напевать:

Но тут вышел Клецкий, зал встретил его вежливым всплеском аплодисментов, и концерт начался. Оркестр был превосходный. Эдгар слушал внимательно, склонив голову набок.

Ариадна взяла Януша за руку. Когда оркестр умолк, оказалось, что она что-то говорит, но Януш не мог ее расслышать из-за аплодисментов. Он склонился к ней. Ариадна читала на память последнюю строфу романса Чайковского на слова К. Р. {13} 13 Стр. 31. ...на слова К. Р. — Этим криптонимом подписывал свои стихи (имевшие дилетантский характер) великий князь Константин Константинович Романов.

— Вы забыли, что для меня остались тернии… — повторила она по-французски. — Для Христа остались тернии… Понимаешь? А мы срываем розы…

— Хорошенькие розы! — сказал Януш, но Ариадна не слушала его.

Януш прикрыл глаза, и на миг, на краткий миг перед ним возникло лицо Зоси. Такое, каким он видел его тогда, после смерти. Это было страшно. Он еле сдержался, чтобы не вскрикнуть, и быстро открыл глаза. Зал грохотал аплодисментами. Появился Рубинштейн.

Уродливый, на редкость уродливый, но какой-то фантастически обаятельный. Какой-то невероятно близкий и в то же время как будто Зевс на облаке. Удивительно своеобразный.

Эдгар нагнулся к Янушу.

— А ведь он похож на Шопена.

— Чем?

— Не знаю, какая-то аура исходит.

Раздались сильные и решительные аккорды. Быстрые пальцы Рубинштейна извлекали из рояля только ему одному присущий звук, округлый, сильный, подобный перестуку медных шариков. Необычайное чувство меры обоих артистов помогло им исполнить первую часть концерта Рахманинова на самой грани банальной цыганщины. Такт и музыкальность спасли старого комедианта.

Потом началась вторая часть, мудро развивающаяся из разложенных аккордов Баха, Бетховена и Шопена. И эта божественная, сладкая, даже слишком сладкая мелодия с задумчивым повтором в конце. Рубинштейн играл как бог, Ариадна открыто плакала.