Альфонс Доде - Том 6. Нума Руместан. Евангелистка

— Какой человек! Какой человек!

В углу гостиной старик Бешю, профессор Коллеж де Франс, [20] Коллеж де Франс — старейшее среднее учебное заведение Франции, основанное в Париже в 1530 году. невероятный урод, у которого на лице заметен был только нос, огромный нос ученого, привыкший зарываться в книги, воспользовался успехом Руместана как предлогом для рассуждения на свою излюбленную тему: слабость современного мира объясняется тем, что в нем придается слишком большое значение женщинам и детям. Невежество и тряпки, капризы и легкомыслие.

— Так вот, милостивый государь, сила Руместана в том и состоит, что у него нет детей и что он сумел не поддаться влиянию женщин… Посмотрите, какую он гнет прямую и твердую линию! Ни малейшей трещинки, ни малейшего отклонения в сторону.

Профессору с важным видом внимал член совета Высшей счетной палаты, маленький человечек с наивными глазами и круглой лысой головой, в которой каждая мысль, казалось, шуршит, как сухие семена в пустой тыкве; он пыжился и одобрительно кивал головой, словно хотел сказать: «Я тоже, сударь мой, из числа людей выдающихся, я тоже не поддаюсь влияниям».

Заметив, что к нему подходят и прислушиваются, ученый повысил голос, стал приводить примеры ив истории, сослался на Цезаря, Ришелье, Фридриха II, Наполеона и научно доказал, что на шкале мыслящих существ женщина стоит на несколько ступенек ниже мужчины:

— В самом деле, если вглядеться в ткань мозговой коры…

Однако еще интереснее было бы вглядеться в лица жен этих господ, которые слушали их беседу, сидя рядышком и попивая чай, ибо в гостиную только что подали это пятичасовое угощение, и теперь к оживленному разговору примешивался звон серебряных ложечек, ударявшихся о японский фарфор, горячий пар самовара и запах печенья, только что вынутого из духовки. Младшая, г-жа де Боэ, воспользовавшись семейными связями, сделала своего мужа, человечка с тыквой вместо головы, обнищавшего, завязшего в долгах дворянчика, чиновником Высшей счетной палаты. Дрожь пробирала при одной мысли, что контроль над расходованием народных денег находится в руках этого хлыща, который так быстро спустил и свои деньги и деньги жены. Вторая, г-жа Бешю, когда-то была красавицей, и до сих пор ее большие глава светились умом, черты лица оставались тонкими, и только скорбно опущенные углы губ свидетельствовали о напряженной борьбе за жизнь, об упорстве честолюбия, не знающего ни устали, ни угрызений совести. Все свои душевные силы она употребила на то, чтобы протолкнуть на видные места банальную посредственность, каковую представлял собой ее ученый супруг, и, воспользовавшись своими слишком хорошо, к сожалению, известными связями, взломала, можно сказать, для него двери Академии и Коллеж де Франс. В улыбке, которой обе женщины обменялись поверх чайных чашек, была целая поэма из парижской жизни. Впрочем, хорошенько поискав в толпе присутствовавших здесь мужчин, можно было бы обнаружить еще немало таких, кому женское влияние отнюдь не повредило.

Внезапно в комнату вошел Руместан. Встреченный слитным гулом приветствий, он быстро прошел через всю гостиную к жене и поцеловал ее в обе щеки, не дав возможности Розали предотвратить это чересчур непосредственное проявление чувств, каковое, впрочем, явилось наилучшим опровержением взглядов, только что высказанных ученым. Дамы закричали «Браво!». Затем пошли рукопожатия, взволнованные поздравления, наконец воцарилась тишина: все приготовились слушать лидера, а тот, прислонившись к камину, начал вкратце рассказывать о том, что произошло в этот день.

Подготовка великого события, которая велась уже целую неделю, смена наступательных и оборонительных ходов, исступленная ярость левых в момент поражения, его триумф, когда он взобрался на трибуну и произнес громовую речь, интонация, с какой он лихо, парируя реплику маршала, произнес: «Это зависит от вас, господин президент!» — все было им отмечено и передано так азартно, так забавно и доходчиво! Затем, перейдя на серьезный тон. Руместан стал перечислять трудные задачи, которые ему предстоит разрешить на его новом посту: реформа университета, подготовка молодежи к осуществлению великих надежд (намек был сразу понят и вызвал громкое «ура!»), но он, конечно, окружит себя светлыми умами, призовет людей добросовестных, преданных идее. И его взволнованный взгляд уже искал таких людей в тесном кругу тех, кто сейчас внимал ему:

— Друга моего Бешю… И вас, дорогой де Боэ…

Момент был столь торжественный, что никто не подумал, каким образом туповатый молодой докладчик Высшей счетной палаты может быть полезным в деле университетской реформы. Впрочем, сегодня днем Руместан обратился за помощью в тяжелом труде на ниве народного просвещения к великому множеству лиц такого же уровня. Насчет изящных искусств он спокоен: тут, пожалуй, все признают… Он не договорил, кругом раздались льстивые смешки и восклицания. В этом отношении весь Париж, вплоть до недругов, был единодушен: Нума — самый подходящий человек. Наконец-то будут компетентные жюри, музыкальные театры, официально признанное искусство. Однако министр прекратил поток дифирамбов и шутливым, слегка развязным тоном заметил, что новый кабинет состоит почти сплошь из южан. Из восьми министров шесть — уроженцы Бордо, Перигора, Лангедока и Прованса.

— Да, Юг поднимается, поднимается… — возбужденно добавил он. — Париж теперь наш. Мы забрали все. Придется вам с этим примириться, господа. Латиняне вторично завоевали Галлию! [21] Руместан считает, что французы-южане — потомки древних римлян, в то время как северяне — потомки галлов. Территория нынешней Южной Франции была завоевана Римом во II веке до н. в. и население вскоре переняло язык и культуру римлян; Северная Галлия была завоевана Цезарем в 59–51 годах до и. в.

А он и был настоящий латинянин-завоеватель с профилем, похожим на те, что так четко выделяются на медалях, со смуглым румянцем, с повадками бесшабашного парня, которому не по себе в чопорной парижской гостиной. Смех и рукоплескания покрыли его последние слова, но он сразу оторвался от камина, как хороший актер, умеющий уйти с подмостков тотчас после эффектной реплики, подозвал Межана и скрылся за одной из внутренних дверей, предоставив Розали извиниться за него перед гостями. Он обедал в Версале у маршала, и у него оставалось времени в обрез — только на то, чтобы собраться и подписать бумаги.

— Помогите мне одеться, — сказал он лакею, который накрывал на стол, ставя вокруг корзины с цветами три прибора — хозяину, хозяйке и Бомпару. Розали любила, чтобы на столе всегда были свежие цветы. Нума радовался, что сегодня не придется обедать дома. Восторженный ропот голосов еще доносился до него иа-эа закрытой двери, и ему хотелось очутиться в новом шумном обществе, в ярком, парадном свете. К тому же человек Юга не склонен сидеть в домашнем кругу. Это жители Севера с его неласковым климатом изобрели домашний уют, которому Прованс и Италия предпочитают террасы кафе, шум и суету улицы.