Александр Дюма - Собрание сочинений в 50 т. Том 50 (2001). Рассказы

К двум часам пополудни вода схлынула с нижней палубы настолько, что туда можно было спуститься в поисках чего-нибудь полезного, но море уже побывало там и унесло все, за исключением четырех кокосовых орехов, запутавшихся в снастях.

И тогда произошло то, что несколько утешило добрые сердца тех, кто страдал от бесчеловечности, проявленной ласкарами.

Те, кто нашел орехи, не забрали их себе, как могли бы сделать по праву, а заявили, что это общая собственность, и предложили разделить их между всеми в равных долях.

Себе же сверх того они попросили только кокосовое молоко.

Однако орехи оказались такими старыми, что молоко в них превратилось в своего рода прогорклое масло, которым никак нельзя было утолить жажду.

Что касается мякоти, то она была настолько старой и высохшей, что в ней не осталось ничего питательного, и те, кто отведал ее, тотчас же поплатились страшной тошнотой.

Впрочем, всех больше мучила жажда, чем голод.

Если не считать полного отсутствия питья и еды, к чему все эти умирающие люди, по всей видимости, почти привыкли, обстановка в констапельской была гораздо терпимее, чем на марсе.

Никакой возможности добраться до берега по-прежнему не было, да и земля эта выглядела такой безлюдной, что предпочтительней казалось тихо и спокойно умереть в констапельской, где было относительно неплохо, чем стать добычей тигров.

Кроме того, севшую на мель «Юнону» могли заметить с какого-нибудь корабля, увидеть сигналы с нее и подобрать потерпевших кораблекрушение — это давало им реальный шанс на спасение и составляло, в сущности, единственную их надежду.

К тому же, словно уже сам вид земли оказывал на моряков благотворное воздействие, с того времени, как ее заметили, никто из них не умер.

Глаза всех были устремлены на эту благословенную землю, до которой было около трех четвертей льё.

К двум часам пополудни на берегу было замечено нечто похожее на толпу людей.

Эта новость тотчас же распространилась по злосчастному судну, и все, кто еще мог двигаться, собрались у гакаборта и пытались привлечь к себе внимание, размахивая своей одеждой и производя как можно больше шума.

Но эти люди, сначала, казалось, привлеченные зрелищем севшего на мель судна, разошлись, по-видимому не проявив к нему ни малейшего внимания, и измученные жертвы кораблекрушения, старавшиеся, чтобы те их заметили, едва ли не засомневались: а люди ли это?

И все же вид этой земли и ее обитателей, кто бы они ни были, придал морякам силу и мужество; они стали говорить о том, что необходимо любой ценой добраться до берега, пусть даже с риском для жизни.

А потому те из них, в ком сохранилось больше сил, чем в остальных, спустились в констапельскую, где они видели рангоутный лес; захватив с полдюжины бревен, они с неимоверным трудом сбросили их в воду.

Однако спущенного на воду было недостаточно для того, чтобы перевезти всех; к тому же многие так обессилели, что переправа для них была невозможна.

К несчастью, не было никакой надежды на то, что силы к ним вернутся; всякое движение было для них до некоторой степени невозместимой тратой дыхания.

Все легли и стали ждать.

К вечеру, когда начался прилив, шесть ласкаров, самых крепких из всех, спрыгнули в море, ухватились за бревна и предоставили приливу нести их к взморью, где, несмотря на сильнейший прилив, им удалось пристать к берегу; все это происходило на глазах у тех, кто остался на судне.

Оттуда было видно, как ласкары, едва ступив на землю, нашли ручей и стали пить, выказывая несомненные признаки удовлетворения; затем, не набравшись смелости, чтобы идти дальше, и не имея сил, чтобы отправиться на поиски пищи, они улеглись прямо на берегу и, забыв про хищных зверей, о которых до этого столько говорилось, заснули.

Перед восходом все оставшиеся на судне вновь собрались у гакаборта, чтобы при первых лучах солнца увидеть берег и узнать о судьбе шести ласкаров, поскольку опасались, не оказалась ли для тех эта ночь роковой.

К счастью, с теми не случилось ничего страшного: оставшиеся на корабле с великой радостью увидели, как их товарищи, высадившиеся накануне на берег, поднялись, вернулись к ручью и снова принялись пить.

И тогда всех, кто находился на потерпевшем крушение судне, охватило страстное желание последовать примеру ласкаров и любой ценой добраться до берега, как и они.

Однако они были так слабы, что у них не оставалось никакой надежды даже общими усилиями сдвинуть с места самое небольшое бревно; в самом деле, на борту оставались только две женщины, в том числе г-жа Бремнер, трое стариков и человек лет пятидесяти, болевший с первого дня плавания.

И до чего странно! Эти немощные существа, к великому удивлению прежде сильного Джона Маккея, ставшего теперь таким же немощным, как и они, вынесли страдания и тяготы, которых не пережили люди более сильные и крепкие.

Около полудня на суше было замечено много людей, по всей вероятности туземцев; собравшись на берегу, они двигались к тому месту, где снова легли на землю ласкары.

У тех, казалось, не было других стремлений, кроме как оставаться на берегу ручья.

Нетрудно понять, что при виде этой картины внимание тех, кто оставался на судне, в высшей степени обострилось.

В самом деле, то, что там происходило, решало их собственную участь, и никогда еще в страшной драме, участниками которой им довелось стать, не было более волнующего и неожиданного поворота.

Ласкары и туземцы стояли в нескольких шагах друг от друга и, казалось, обменивались какими-то словами, скорее всего дружескими; потом те и другие смешались; одни разожгли на берегу огонь — наверное, чтобы сварить рис, — а другие попытались вступить в сношения с теми, кто был на корабле: размахивая платками, они словно призывали несчастных высадиться на сушу.

Людей на судне охватило страшное волнение.

Вместо диких зверей, которые могли обитать на этом пустынном берегу, им встретились человеческие существа, которые, по-видимому, пришли на помощь тем, кто уже высадился, и готовы были прийти на помощь тем, кто еще высадится.

Однако у этих людей не было лодок, а если бы они и были, то вряд ли бы на них можно было преодолеть прибой; тем не менее надежда-утешительница все же говорила страдальцам, что люди на берегу найдут какой-нибудь способ добраться до судна и спасти их.

При этой мысли, жизнь, еще два дня назад казавшаяся им тяжким и невыносимым бременем, стала в их глазах драгоценнее, чем когда-либо прежде.

Воодушевленный этой все возрастающей надеждой, второй помощник Джон Маккей, у которого при виде того, что происходило на берегу, немного прибавилось сил, решил в свою очередь сделать все возможное, чтобы добраться туда.