Александр Дюма - Собрание сочинений в 50 т. Том 50 (2001). Рассказы

«Пусть он придет! Пусть он придет! — воскликнул я. — О, только варвар способен был бы оттягивать хоть на минуту, хоть на секунду свидание дочери с отцом, полагающих, что они разлучены навеки!»

Говоря это, я поставил перед ней чернильницу, подал ей бумагу и перья, и она нетерпеливо их схватила; ее больше не смущало то, что она наполовину обнажена: стыдливость уступила место чувству, возможно еще более достойному уважения. Она написала всего несколько слов и обратилась ко мне, чтобы узнать адрес дома, куда ее привезли.

«Гостиница “Кастильская”, улица Ришелье», — ответил я.

Услышав это, она вскрикнула, перо и письмо выскользнули у нее их рук; однако почти тотчас же она пришла в себя.

«Вероятно, Небо меня привело сюда», — сказала она с грустной улыбкой.

Она закончила письмо, запечатала его и протянула мне, не затрагивая больше эту тему. Я вызвал звонком своего слугу, велел ему оседлать лошадь и как можно быстрее отвезти записку по указанному адресу.

Когда он вышел, девушка обратилась ко мне:

«Вы ждете, что я выполню свое обещание и расскажу вам свою историю — она короткая! Еще восемь месяцев назад бедняжка Мари была счастлива. Мне было шестнадцать лет; мой отец, старый офицер, принимал участие во всех кампаниях Империи. Будучи привязан к властелину, при ком складывалась его военная карьера, он не мог решиться на то, чтобы покинуть его в дни падения, сопровождал его в изгнание и вскоре вернулся вместе с ним. Пушки Ватерлоо опрокинули новые честолюбивые замыслы полководца, а с ними и более скромные надежды солдата; снова мой отец был вынужден удалиться в изгнание. Отец оставил меня в Париже, в пансионе, оплатив на несколько лет вперед мое содержание, и там же он нашел меня в тот день, когда великодушие нового монарха позволило многочисленным изгнанникам ступить на землю родины, которая была им так дорога и за которую они столько раз проливали кровь. У нас больше не было состояния; отцу за долгую службу полагалась пенсия, но он тщетно ее добивался в течение семи лет. Мне удалось применить дарования, которым я была обязана полученному мною образованию: я давала уроки живописи и музыки и, несмотря на свой юный возраст, сумела найти достаточно учениц, чтобы жить с отцом если и не в довольстве, то все же вполне терпимо. Он был бы счастлив, если бы, мучимый своими воспоминаниями о военном прошлом, не сожалел, глядя на орденский крест и саблю, висящие на стенной панели, о своей военной карьере, оборвавшейся в тот момент, когда она становилась столь блестящей. Я же такое наше положение почитала за счастье: мне ничего не хотелось, ничего не нужно было кроме того, чтобы так длилось вечно. Однажды вечером отец возвращался домой позже обычного и услышал на соседней темной улице сдавленные крики, а вскоре и выстрел; он кинулся туда и увидел молодого человека, храбро сражавшегося с тремя убийцами; четвертый нападавший лежал распростертый у его ног; однако, запутавшись в складках своего плаща, юноша тщетно пытался высвободить и пустить в ход свою левую руку, вооруженную вторым пистолетом. Он уже совсем ослабел, но в это время внезапно появился мой отец и трое убийц убежали. Подойдя к нему, молодой человек поблагодарил отца за оказанную ему ценную услугу и принял предложение ненадолго подняться к нам. В схватке юноша был ранен ударом ножа в руку; рана была неопасная, но она причиняла ему боль. Посудите, в каком я была ужасе, когда, и без того обеспокоенная тем, что отец задерживается, я вижу, как он приходит с посторонним человеком, бледным и окровавленным. Мне тотчас же рассказали о случившемся, и я набралась духу, чтобы помочь перевязать рану незнакомца. То ли его отвага, то ли рыцарский оттенок этого приключения, то ли то, как он предстал предо мной, — словом, не знаю, что произвело на меня такое сильное впечатление, но с первой же минуты я почувствовала горячий интерес к этому молодому человеку. Он со своей стороны рассыпался в похвалах моей красоте, порадовался случаю, позволившему состояться нашему знакомству, а затем покинул наш дом, испросив разрешение навестить нас; получив согласие, он обещал прийти как можно скорее, чтобы лично подать о себе вести.

В эту ночь я не спала. Наше уединение редко нарушали мужчины, а те, что приходили к нам, были старыми боевыми товарищами отца, вид их внушал мне уважение, но не привлекал меня. Этот же мужчина был молод, красив и вдобавок еще ранен. Любовь под завесой жалости вошла в мое бедное сердце; я мечтала снова увидеть его, и это произошло слишком скоро! Что вам сказать? Я была юной, невинной; отец был доверчив и верил в порядочность; вскоре молодой человек забыл все — честь, добродетель, гостеприимство. Я не стану его обвинять в том, что он меня соблазнил; я не буду говорить, что он злоупотребил моей неопытностью, что горькие слезы, пролитые мною сразу после моего проступка, искупили мою вину. Утешая меня, он обещал, что после смерти своего дяди, от которого зависело его состояние и его будущее, он будет просить моей руки у моего отца; я слишком его любила, чтобы не поверить в эти обещания. Так прошло несколько месяцев, и вскоре я поняла, что нам угрожает новое несчастье. Я убеждала его добиваться согласия дяди, ведь моя семья весьма уважаема, и имя моего отца, пусть и не знаменитое, с чувством гордости произносили все, кому оно было известно. Однако он отвечал уклончиво; с этого времени посещения его стали короче и реже, а письма холоднее и взвешеннее; вскоре я оказалась покинутой, хотя все еще в это не верила, но он почти не появлялся, стал резок, раздражителен, все ему надоело, и наконец он совсем исчез. Настало время, когда я больше не могла скрывать от отца свое состояние. Тогда я решила вновь попытаться вернуть моего избранника. Вчера я написала ему, что обязательно должна его увидеть и приду к нему вечером. Он ответил, что я могу прийти. Презренный! Меня ждало только письмо и золото; я бы вам показала это письмо, если, подобно ему, отреклась бы от чувства порядочности; в этом письме он осмелился мне предложить выйти замуж за его слугу. Раздавленная, уничтоженная, потерявшая всякую надежду на будущее, без каких-либо возможностей найти выход в настоящем, я не нашла никакого другого способа избежать беды. Я приняла это решение сразу же и не подумала об отце: хотела только признаться ему в своей вине и сообщить о своем роковом плане. Я забыла о живом существе во мне, я думала только о своем небытии, о том, как избавиться от угрызений совести и позора. Вы уберегли меня от преступления, и я полагаю, что даже на одном этом основании у меня должно хватить духу благодарить вас».

Едва только она успела закончить свой рассказ, как на лестнице раздался страшный шум. Дверь в наши покои с силой распахнулась, и на пороге появился офицер, одетый в старый мундир капитана гренадеров; глаза его пылали яростью и отчаянием; он волочил за собой молодого человека, бледного от страха. Мари вскрикнула от удивления: в первом она узнала своего отца, а во втором — своего любовника, Альфреда де Линара. Альфреда! Всего два часа назад я оставил его в роскошном салоне графа де Т., спокойного, смеющегося, словно он не испытывал никаких угрызений совести!