Александр Дюма - Собрание сочинений в 50 т. Том 50 (2001). Рассказы

Туз червей выпал Керубино.

«Счастливо повеселиться», — пожелал ему Челестини.

И он улегся в постель.

Керубино положил пятьсот дукатов в карман, убедился, что кинжал свободно выходит из ножен и стал ждать сводника. Через четверть часа тот появился.

«Она свободна сегодня ночью?» — спросил Керубино.

«Да, идем!»

Они вышли; стояла великолепная ночь, небо смотрело на землю множеством своих глаз; графиня жила в предместье Кьяйа. Сводник шагал впереди, Керубино следовал за ним, напевая:

Они подошли к потайной двери. У входа их ждала женщина.

«Ваше сиятельство, — сказал сводник, — дайте мне сто дукатов, а остальные четыреста вы положите в алебастровую вазочку на камине».

Керубино отсчитал ему сто дукатов и последовал за женщиной.

Это был прекрасный мраморный дворец; по обеим сторонам лестницы горели лампы в хрустальных шарах, а рядом с каждой лампой стояли курильницы, в которых тлели благовония.

Они пересекли поистине королевские апартаменты, свернули в длинную галерею, заканчивающуюся перегородкой; камеристка отперла дверь, подтолкнула Керубино и закрыла за ним дверь.

«Это вы, Джидса?» — произнес женский голос.

Керубино повернул голову на звук голоса и тотчас же узнал графиню, одетую в легкое муслиновое платье; лежа на софе, устланной канифасом, она играла прядью распущенных длинных волос, покрывавших ее словно испанская мантилья.

«Нет, синьора, это не Джидса, это я», — ответил Керубино.

«Кто вы?» — голос прозвучал еще мягче.

«Я Керубино, дитя Мадонны».

Юноша приблизился к софе.

Графиня приподнялась, опираясь на локоть, и с удивлением посмотрела на него.

«Вы пришли по поручению вашего господина?» — спросила она.

«Я пришел сам по себе, синьора».

«Я вас не понимаю».

«Что ж, сейчас я объясню: дело в том, что я увидел вас сегодня на Кьяйе, когда вы ели мороженое, и не мог удержаться от восклицания: “Per Baccho! Как она прекрасна!”»

Графиня улыбнулась.

«Тогда ко мне подошел какой-то человек и сказал: “Хотите ли вы эту женщину, которой так восхищаетесь? За пятьсот дукатов я вам это устрою”. Я вернулся к себе за деньгами. Когда мы с ним подошли к вашим дверям, этот человек попросил у меня сто дукатов; я ему их отдал, а остальные четыреста он велел положить в эту алебастровую вазу. Вот они».

Керубино бросил три-четыре горсти монет в вазу; она была переполнена, и дукаты посыпались на камин.

«Ах, этот гнусный Маффео! — воскликнула графиня. — Разве так устраивают дела?»

«Не знаю, кто такой Маффео, — ответил юноша, — и не слишком осведомлен о том, как устраивают дела. Однако я знаю, что вы мне обещаны на ночь за определенную сумму; я знаю, что уплатил эти деньги, и, следовательно, вы станете моей на ночь».

Закончив свою речь, Керубино сделал шаг к дивану.

«Ни с места или я позвоню! — крикнула графиня. — Мои люди вышвырнут вас за дверь!»

Керубино закусил губу и взялся за свой кинжал.

«Послушайте, синьора, — холодно сказал он. — Когда вы услышали мои шаги, вы решили, что пришел какой-то знатный аббатишка или какой-то богатый французский путешественник, и подумали: “Я свое получу”. Но, синьора, это не был ни тот ни другой! Это оказался калабриец, причем не с равнины, а с гор; юнец, если вам так больше нравится, но именно этот юнец принес в Неаполь из Тар-сии завернутую в платок голову бандита, и голову какого бандита! Чезариса! Золото, что вы видите, — это все, что осталось от награды за эту голову; остальные две тысячи пятьсот дукатов проиграны в карты, ушли на вино и растрачены на женщин. На эти пятьсот дукатов я мог бы еще в течение десяти дней наслаждаться женщинами, вином и игрой, но мне не этого хотелось, я захотел получить вас, и я вас получу!»

«Мертвую, быть может, и получите!»

«Живую!»

«Никогда!»

Графиня протянула руку к шнурку звонка, но Керубино одним прыжком достиг софы. Графиня вскрикнула и лишилась чувств — кинжал пригвоздил ее руку к стене, на расстоянии всего шести дюймов от шнурка.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Два часа спустя Керубино вернулся в гостиницу «Венеция» и разбудил Челестини, спавшего сном праведника; тот уселся на кровати, протер глаза и посмотрел на друга.

«Откуда эта кровь?» — спросил он.

«А, пустяки!»

«Как графиня?»

«Восхитительная женщина!»

«Какого черта ты меня разбудил?»

«У нас не осталось ни байокко, и надо успеть уйти до рассвета».

Челестини поднялся. Юноши вышли из гостиницы как обычно, и никому не пришло в голову их задерживать.

В час ночи они были уже за мостом Магдалины, а в пять утра поднимались в горы.

Здесь они остановились.

«Что мы теперь будем делать?» — спросил Челестини.

«Понятия не имею. Ты хочешь опять стать пастухом?»

«Ну уж нет! Клянусь Иисусом!»

«Тогда подадимся в бандиты».

Скрепив свое решение пожатием рук, юноши поклялись в вечной и преданной дружбе. Они свято соблюдали клятву и с этого дня никогда не разлучались.

Впрочем, я ошибаюсь, — прервал себя Джакомо, вглядываясь в могилу Иеронимо, — час назад они расстались.

— А теперь вы можете лечь спать! — продолжал атаман. — Я сам буду охранять лагерь и разбужу вас, когда настанет время уходить, то есть за два часа до рассвета.

При этих словах каждый стал располагаться поудобнее на ночлег. Они питали такое безмерное доверие к своему главарю, что не прошло и пяти минут, как все погрузились в сон, и спали так спокойно, словно находились не в горах, окруженные врагами, а в Террачине или Соннино. Только Мария продолжала неподвижно сидеть на том же месте, где она слушала рассказ.

— Разве ты не хочешь отдохнуть, Мария? — спросил Джакомо самым мягким голосом, на какой он только был способен.

— Я не устала, — ответила она.

— Слишком затянувшееся бдение может причинить вред твоему ребенку.

— Хорошо, я сейчас лягу.

Джакомо растянул свой плащ на песке. Мария легла на него и робко поглядела на возлюбленного.

— А вы? — спросила она.

— Я? — переспросил Джакомо. — Я попытаюсь найти лазейку, чтобы ускользнуть от проклятых французов, ведь они плохо знают горы и, возможно, не перекрыли все проходы. Нельзя же нам здесь оставаться вечно: чем раньше мы уйдем отсюда, тем лучше.

— Я пойду с вами, — сказала Мария, поднимаясь.

Атаман сделал отрицательный жест.

— Но вы же знаете, — умоляла Мария, — у меня уверенный шаг, зоркий глаз и легкое дыхание. Позвольте мне сопровождать вас.