Александр Дюма - Собрание сочинений в 50 т. Том 50 (2001). Рассказы

Посланец возвратился к своим товарищам и слово в слово передал им ответ дона Мартинша ди Фрейташа. Они решили терпеть. Прошел еще год, и перед крепостью ди ла Хорта появился вестник короля дона Альфонса; он приехал от имени короля дона Альфонса объявить дону Мартиншу ди Фрейташу, что теперь тот может передать ему ключи от крепости, ибо король дон Санчо умер в Толедо.

— Пришлите мне охранную грамоту! — отвечал дон Мартинш.

Спустя две недели посланный возвратился и привез охранную грамоту. Дон Мартинш оставил замок на попечение своего старого оруженосца, на которого мог надеяться как на самого себя, надел самую крепкую кольчугу, опоясался тяжелым мечом, взял в руку лучшее копье, сел на своего боевого коня и отправился по путям и дорогам. По прибытии в Толедо он разыскал бальи.

— Правда ли, — спросил он его, — что король дон Санчо умер?

— Да, — ответил бальи.

— Где он погребен? — спросил дон Мартинш.

— В церкви Меньших братьев.

— Благодарю вас.

Дон Мартинш отправился в церковь Меньших братьев.

— Правда ли, — спросил он у ризничего, — что король дон Санчо погребен в этой церкви?

— Да, — ответил ризничий.

— Где его могила? — спросил дон Мартинш.

— Вот здесь.

— Поднимите камень!

Ризничий поднял камень, и дон Мартинш узнал короля.

Он опустился на колени и стал молиться за упокой его души, затем поднялся на ноги и, вынув из кармана ключ, вложил его в руку короля.

— Монсеньер и дорогой государь, — сказал он, — вот ключ от твоего замка ди ла Хорта, я преданно хранил его на протяжении твоей жизни и преданно вручаю его тебе после твоей смерти; я сдержал клятву; спи с миром!

Затем он велел вновь закрыть могилу и отправился в Лиссабон, где приказал доложить о себе королю Альфонсу III.

Король Альфонс III, которому было любопытно увидеть этого необычного человека, приказал тотчас же привести его на Совет, где он в это время председательствовал.

— Государь, — обратился к королю дон Мартинш ди Фрейташ, — теперь вы можете послать четырех прислужниц королевы с их прялками, и они возьмут замок ди ла Хорта, которым не смог овладеть дон Манрики ди Карважал с четырехтысячным войском.

— Поклянись мне в верности, как ты клялся моему брату дону Санчо, — ответил король, — и я не только оставлю тебя управителем крепости, но дам тебе ее во владение, как и все земли, ее окружающие.

— Благодарю вас, государь, — тяжело вздохнув, ответил дон Мартинш ди Фрейташ и покачал головой, — у меня только одна клятва, и она слишком дорого мне обошлась...

Шесть лет спустя дон Мартинш ди Фрейташ окончил свои дни монахом, в ореоле святости, во францисканском монастыре в Сетубале.

В славном городе Барселоне накануне святого дня Пасхи 1099 года ожидалось великое празднество.

Граф Раймон Беренгар III, год назад унаследовавший власть государя и полагавший, что его подданные, словно ученики и апостолы Господа нашего Иисуса Христа, погружены в долгий и глубокий траур по поводу смерти графа-отца, решил, что он должен избрать святой день предстоящей Пасхи для воскрешения в своем лице монаршей власти. А посему к названному дню в добрый город Барселону созывались прелаты, бароны, рыцари и посланцы чужеземных дворов; в скрепленных печатью письмах, разосланных им, сообщалось, что в их присутствии граф Раймон будет посвящен в рыцари и, взяв с алтаря гирлянду из золотых роз — корону арагонских графов, — возложит ее на свою голову.

В назначенный день на праздник собрались не только прелаты, бароны и рыцари Испании, но и в большом числе иноземные государи и сеньоры. Судья и архиепископ Арборейский прибыл с Сардинии; король Арагона — из Сарагосы; король Кастилии — из Мадрида. Мавританские короли из Тлемсена и Гранады не смогли присутствовать сами, но прислали богатые дары, как в свое время их предки, цари-волхвы, одарили Господа нашего Иисуса Христа при его рождении. Собравшихся, как уже говорилось, было так много, что в городе Барселоне и его окрестностях накануне дня святой Пасхи насчитывалось не менее тридцати тысяч верховых из числа самых знатных всадников.

С утра в городе по повелению графа Раймона Беренгара III под звуки труб разглашалось, что в полдень, тотчас после пения Аллилуйи, с первым ударом колоколов всем следует снять траур, срезать бороды и готовиться к празднеству. Как только закончилось пение Аллилуйи и зазвучали веселые раскаты колоколов, каждый поспешил выполнить распоряжение государя; вот почему, если за час до этого улицы были унылы и безмолвны, то через час после полудня они заполнились шумными толпами, ибо одновременно открылись заставы и ворота, иноземные рыцари въехали в город, а горожане высыпали из своих домов.

И, тем не менее, в Барселоне оставались лишь те, кто не мог быть приглашен во дворец Альхаферия; но таких, как уже говорилось, было великое множество, ибо сеньору графу пришлось принять решение, что он не будет приглашать за свой стол и в свой дворец никого, кроме королей и посланцев королей, правителей провинций, архиепископов, принцев, герцогов, графов и их свит; четыре тысячи человек были гостями и сотрапезниками сеньора графа Барселонского.

Целый день толпы людей бродили по городу, заходили в церкви, останавливались посмотреть уличные представления, сменяя молитвы мирскими развлечениями и мирские развлечения — молитвами; но когда настал вечер, все двинулись к расположенному в двух добрых милях от города дворцу графа, поскольку в этот вечер граф должен был отправиться в церковь святого Спасителя, чтобы провести там ночь перед посвящением в рыцари. Вдоль всей дороги горели факелы и соломенные жгуты, освещающие путь кортежу, а для того, чтобы их не переставляли и не было бы темных участков пути, местоположение светильников определялось заранее и трогать и перемещать их ни под каким видом не разрешалось.

Факелы зажгли, хотя было еще совсем светло, как только прозвонили вечерню, и длинная линия огней в одно мгновение протянулась от дворца Альхаферия до церкви святого Спасителя; тотчас же герольды с графскими знаменами в руках помчались по всему пути, наблюдая, чтобы народ стоял по обе стороны дороги и никоим образом не мешал продвижению кортежа.

С последними ударами колокола ворота дворца открылись под восторженный крик толпы, ожидавшей этого с полудня.

Первыми появились отпрыски самых знатных рыцарей Каталонии: они ехали верхом с мечами своих отцов; это были доблестные мечи, зазубрившиеся во время турниров и боев; каждый меч носил имя своего владельца, как меч Карла Великого, Рено или Роланда.

За ними шли оруженосцы тех, кому предстояло быть посвященными в рыцари на следующий день; они несли обнаженные мечи своих господ, и, в отличие от прославленных мечей, эти были девственно-чистыми и блестящими, но все понимали, что в руках тех, кто их должен получить, они вскоре покроются кровью, утратив свою чистоту, а их блеск поблекнет в сражениях.