Александр Дюма - Собрание сочинений в 50 т. Том 50 (2001). Рассказы

— Да будет так! — повторил граф. — Ибо во славу моего имени и во имя Бога я приму участие в этом деле!

— Да благословит вас Господь, монсеньер! — произнес менестрель. — Однако, хоть вы и выразили вашу добрую волю, время не ждет; прошло уже десять месяцев со времени объявления приговора, вынесенного императором, и, чтобы опровергнуть его, осталось только два месяца и один день, а ведь нам едва ли не столько же нужно, чтобы добраться до Кёльна.

— Ну, что ж! — сказал граф. — Пусть празднество завершится, как и было положено, в четверг вечером. В пятницу мы испросим благословление Божье и в субботу двинемся в путь.

— Пусть будет все, как вы пожелаете, монсеньер, — сказал менестрель, удаляясь.

Но прежде чем он вышел, граф Раймон снял со своих плеч и повесил ему на шею великолепную золотую цепь стоимостью в пятьсот ливров, ибо сеньор граф был государем столь же великодушным, сколь и храбрым, и именно поэтому современники дали ему имя Великий, а потомки сохранили это имя в веках.

Кроме того, граф был набожен и не мог, как он и сказал менестрелю, назначить отъезд до окончания празднества, данного, как уже было сказано, в подражание Господу нашему Иисусу Христу, который в этот счастливый день Пасхи своим воскрешением принес утешение Святой Деве Марии, а также апостолам, евангелистам и другим своим ученикам — всем, кто горевал и отчаивался из-за его Страстей. И вот, как гласит летопись, из которой мы черпаем все эти подробности, в пятницу утром по милости Божьей проливной дождь обрушился на Каталонию, Арагон, королевство Валенсии и Мурсии и длился до конца дня. Земля, так нуждающаяся в этой влаге, наполнилась радостью, словно для того, чтобы ничто не было упущено в предзнаменованиях одного из самых великих и счастливых царствований, сохранившихся в памяти славного города Барселоны.

В те времена германский император Генрих IV был одним из самых несчастных монархов. В 1056 году он в шестилетием возрасте унаследовал престол своего отца Генриха Черного, и тогда же сейм поручил Агнессе Аквитанской управлять всеми государственными делами до совершеннолетия императора; однако немецкие князья и бароны, считая для себя унизительным подчиняться женщине-чу-жестранке, взбунтовались против Империи, и Оттон, маркграф Саксонский, начал бесконечную череду гражданских войн, в которых Генрих все время боролся либо со своими вассалами, либо с дядями, либо с собственным сыном, растрачивая свою жизнь, — то император, то беглец, сегодня гонитель, а завтра изгнанник. После того как Генрих низложил папу Григория VII, во искупление этого святотатства ему пришлось среди зимы пересечь Апеннины, пешком, с палкой в руках, как нищему [20] Чтобы получить более полные сведения о распрях между Империей и папством, достаточно ознакомиться с процессом Данте. (Примеч. автора.) , и прождать без одежды, крова и пищи трое суток во дворе замка Каноссы, пока его святейшеству будет угодно открыть двери, и, наконец, будучи допущенным целовать ноги папе, клясться на кресте в верности и поддержке. Только за такую цену соглашался папа простить кощунственный поступок. Прослышав об этом, сеньоры ломбардцы тотчас же сочли Генриха трусом. Опасаясь, что они в свою очередь низложат его, если он не порвет постыдный договор, который его только что принудили заключить, он согласился на союз с ними; но едва он успел подписать этот пакт, как немецкие бароны избрали вместо него императором Рудольфа Швабского. Побывав в Италии как проситель, Генрих вернулся в Германию как воин и, хотя был отлучен от Церкви — в то время как его соперник Рудольф получил от Григория VII в знак признания его имперской власти золотую корону и буллу, призывающую гнев Небес на его противника, — сумел разбить и умертвить Рудольфа в битве под Вольсгеймом, близ Геры. Став победителем, он, полный ярости, вернулся в Италию с епископом Гибертом, чтобы сделать его папой. На этот раз трепетать пришлось Григорию VII, ибо, выказав себя безжалостным, он не мог ожидать пощады; он укрылся в Риме, и, когда Генрих подошел к стенам вечного города, посланец папы предложил ему отпущение грехов и корону. В ответ Генрих овладел Римом, и Григорию VII пришлось укрыться в замке Святого Ангела. Генрих осадил замок и, уверенный, что врагу не удастся сбежать, возвел на престол святого Петра антипапу Гиберта и из его рук принял императорскую корону. Тогда же он получил известие, что саксонцы избрали императором вместо него Германа, графа Люксембургского. Генрих пересек Апеннины, разбил саксонцев, покорил Тюрингию, захватил Германа и разрешил ему доживать в безвестности в одном из дальних уголков Империи. После этого он вернулся в Италию и заставил избрать своего сына Конрада королем римлян. Считая, что с этой стороны мир упрочен, он бросил свои войска на Баварию и еще не до конца покоренную мятежную часть Швабии. Но его сын, только что возведенный им в королевский сан, стремясь стать императором, собрал свою армию и добился от папы Урбана II вторичного отлучения своего отца. Генрих собрал сейм в Ахене и, обнажив перед всеми свое отцовское сердце, истерзанное бунтом Конрада, потребовал избрать своего сына Генриха королем римлян вместо брата. Во время заседания сейма он получил послание с таинственным призывом прибыть в Кёльн, где ему раскроют важный секрет. Генрих покинул сейм. У ворот кёльнского замка его ожидали два знатных барона Империи — Гунтрам фон Фаль-кенбург и Вальтер фон Тан. Император пригласил их пройти с ним в его покои и, глядя на их мрачные и строгие лица, спросил, что повергает их в состояние печали и озабоченности.

— Величие трона попрано! — провозгласил Гунтрам.

— И кто же виновен? — потребовал ответа император.

— Императрица Пракседа, ваша супруга! — ответил Гунтрам.

Генрих побледнел, сраженный этим известием больше, чем каким бы то ни было иным: он был женат на императрице Пракседе всего два года и в своем чувстве к ней сочетал любовь мужа с отцовской нежностью; только этому ангелу он был обязан короткими часами покоя и счастья в его роковой и греховной жизни, о которой мы только что рассказали; ему потребовалось время, чтобы собраться с силами и спросить, что совершила императрица.

— Во имя чести императорского трона нет возможности терпеть ее проступок! — продолжал Гунтрам. — Мы заслужили бы имя предателей нашего государя, если бы не решились открыть ему правду.

— Так что же она сделала? — снова спросил Генрих.

— В ваше отсутствие она поощряла любовь юного кавалера и делала это так открыто, что, если вскоре она родит сына, это известие, радостное для всего народа, повергнет в печаль всю знать; любой господин хорош для черни, но знать Империи, не имея равных себе в благородстве, не может и не желает повиноваться никому, кроме сына императора!