Томас Гарди - Том 3. Повести. Рассказы. Стихотворения

За что навеки обречен
Я жить с душевной раной?
За что средь зрячих я рожден
Слепой и бесталанный?
За что их радостей лишен?
Твержу я постоянно.

Но если я не их породы,
Всевышним осиянной,
И если нет во мне свободы,
Моим собратьям данной,
Пускай в них милосердья всходы
Взрастят мои изъяны.

Я с человеком схож, который
Стоит средь люда, рьяно
Кричащего: «Вон там просторы!
Там волны океана!»
Но видит сам лишь сумрак бора,
Нависший над поляной.

Мне б, недостойному, смириться
С судьбой, но постоянно
Я слышу: «Он в душе стремится
Сберечь свои изъяны!»
Мне что же — как подбитой птице,
Не взмыть в простор желанный?
Довольно! Нас, кто так томится,
Ждет отдых долгожданный!

Лицо с увядшей кожей
Отражено в стекле.
Устало сердце, о Боже!
Мне тяжко на земле.

Холодным неучастьем
Не тяготят сердца.
Одна, в смиренье, с бесстрастьем
Ждала бы я конца.

Но время жить мешает,
Последних сил лишив.
Озноб в потемках набегает,
Как на берег прилив.

Три капитана ушли воевать
В Индию, а живым
Вернулся один, чтобы лавры пожать,
Снившиеся троим.

И он спешит в старинный придел,
Где в школьные времена
Трое мальчиков на стене
Вырезали свои имена.

Три строчки равной высоты,
Как прежде, рядом, но…
«Им суждено было замышлять:
Исполнить — мне суждено».

«Кто жизнь сбережет, погубит ее»,
Сказал проповедник — и он,
Невольный слушатель, оглядел
Кривые буквы имен:

Он здесь; их нет — и что же в том?
Иначе бы жребий пал
Они бы вернулись в родимый дом,
А он вдали лежал.

Но в жизни тех, кто не пришел,
Он видит некий свет:
Он видит величия ореол,
Какого над выжившим нет.

В бессмертной славе, в нездешних лучах
Не ты вернулся, брат:
Нездешнее светит в чужих полях,
Где двое павших спят.

Прощальные марши сошли на нет,
Корабль соленую воду грызет
Столб красного дыма за горизонт
Ушел, как последний самый привет;
Острее разлуки не видел свет,
И топот мужчин, всходивших на борт
Теперь, как вопрос, над миром простерт:
«Доколе, тевтон, славянин и кельт,
Вы будете из-за распрей на смерть
Таких посылать, ни за что губить,
Когда сумеете преодолеть
Вражду и соседей своих любить,
А патриотизм перестанет быть
Рабом и обнимет воду и твердь?»

I

Что же тревожнее, что безнадежнее,
Неосторожней солдатской любви!
Мы милых выбрали, их у нас вырвали
И на войну повезут корабли.

II

Как через силу мы шли рядом с милыми,
Еле тащились сквозь ливень и мрак;
Шли они гордые, нам непокорные,
И приближал нашу боль каждый шаг.

III

Пушки тяжелые, крупные, желтые,
Словно животные, нюхали ночь,
Спицы и ободы, длинные хоботы
Даже глядеть на них было невмочь.

IV

В газовом призрачном свете на пристани,
Бледные, мы целовали солдат
С жадною, слезною, страшною просьбою:
Честь уберечь, но вернуться назад.

V

Остолбеневшими были, ослепшими
Мы, когда их уводили от нас.
В горечи каждая помощи жаждала,
Той же дорогой обратно плетясь.

VI

Кто-то растерянно крикнул: «Потеряны
Наши для нас!..» Нет, Господня рука
В муках и в горе им будет подспорием,
Хоть коротка их стезя, хоть долга.

VII

Но до рассвета нас все же преследуют
Их голоса в темноте… И опять,
Полные ужаса, учимся мужеству,
Чтобы с надеждой и верой их ждать.

I

Год назад я зашел в это место, где
Барыши наживают, осведомиться,
Может ли сердце Британии тише биться,
Ведь ведут обстоятельства к маете
И к немалой беде.

II

Здесь не падали в обморок год назад,
Не рыдали родители, жены, дочки,
В списках смерти для них не мелькали строчки;
Смерть с природой еще не вошла в разлад,
Мир и чист был и свят.

На юг от Дурбана фронт идет,
Там солдат, соотечественник, гниет.
Его тело искромсано вкривь и вкось,
Его призрак срывает на ветре злость,
И Канопус ночью пытает он:
«Мирозданье радующий закон,
Утвержденный на этой земле Христом,
Почему оставлен, забыт потом?
Смысла нет в привычке опять и опять
„Anno Domini“ к годам прибавлять,
Хоть их двадцать сотен почти прошло,
Его дело пятнают, Ему назло».

I