Томас Гарди - Том 3. Повести. Рассказы. Стихотворения

При веслах и при парусах,
Джентльмены,
Мы плыли. В девичьих руках
Был руль. Уж так заведено,
И знали власть свою сирены.
Но берег тот молчит давно,
Джентльмены.

Давно был начат счет потерь,
Джентльмены,
Нас половины нет теперь.
Мы обанкротились вконец
И, если будем откровенны,
Не мы властители сердец,
Джентльмены.

Нам полька нравилась тогда,
Джентльмены,
Кадриль, шотландки чехарда
И роджер! В опере toujours [15] Всегда (фр.).
Мими была царицей сцены.
(Царем, конечно, «Трубадур»),
Джентльмены.

Что нынче живопись? — Каприз,
Джентльмены,
Где Этти, Малреди, Маклиз?
Где драгоценный фолиант
Романа? — Нет богам замены:
Где Булвер, Скотт, Дюма и Санд,
Джентльмены.

Мы Теннисону малый храм,
Джентльмены,
Воздвигли. Ныне все по швам
Трещит. Ветшает свод. В углах
Висят паучьи гобелены.
И жрица превратилась в прах,
Джентльмены!

Мы выбываем из игры,
Джентльмены.
Мы сдали, сдали, мы стары.
Юнцы теснят нас. Мы у врат
Аида и глядим, смиренны,
Вечерних теней маскарад,
Джентльмены.

Нас убеляет седина,
Джентльмены,
Но нам известны имена
Таких же старцев, шедших в бой
И не покинувших арены
В борьбе с всесильною судьбой,
Джентльмены.

Платон, Софокл и Сократ,
Джентльмены,
И Пифагор, и Гиппократ,
Климент, Гомер и Геродот
Неужто старостью согбенны?
Закатом можно ль звать восход,
Джентльмены?

А вы, безусые, ваш час,
Джентльмены?
Настал. Идите дальше нас.
Грызите дальше сей гранит,
Познайте чудеса вселенной.
Вперед! Без драки. Путь открыт,
Джентльмены.

I

«Скиталец, — молвил Небосклон
Свинцовый надо мной.
Я б рад быть ясен, но закон
Мне свыше дан иной».

II
«Тебя согреть я был бы рад,
Мне Север прогудел,
Но, как и ты, я только раб,
И холод — мой удел».

III

«К тебе я не питаю зла,
Но силы в вышине
Велят, чтоб я в тебя вошла»,
Болезнь призналась мне.

IV

«Сегодня, — Смерть спешит шепнуть,
Нам встретиться судьба.
Мне будет жаль прервать твой путь,
Но ведь и я — раба».

V

Я улыбнулся. Мой протест
Бессмыслен был бы здесь,
Где все влачат извечный крест
Невольников Небес.

Окликнула меня,
Блеснувши с высоты,
Звезда: «Эй, неровня,
Как жить собрался ты,
Собрался ты?»
«Жить, как весь мир живет:
Ждать меры бытия
Отпущенной». — «Вот-вот,
В ответ звезда. — Как я,
Совсем как я».

Не лучше ль, милая, покой
Найти в петле;
Там стану более собой,
Чем на земле.

Тебе не выкажу тогда
Ни раздраженья,
Ни злобы: канут в никуда
Страсть и боренья.

Всей жизни скоротечной гнусь
С меня слетит,
Тотчас как в Вечность я вернусь,
В мой древний скит.

Когда и ты пойдешь ко мне,
Как встарь любя,
Знай, неизменно в тишине
Я жду тебя.

Открылась ярмарка осенняя,
А дождь — стеной.
Овец здесь — тысяч семь, не менее…
Все до одной.
Промокли, жмутся к стенкам вяло.
Но вот в загонах пусто стало,
И аукционист устало
Рукой стирает грязь с журнала,
С лица ладонью капли смахивает, и выжимает свою бороду,
А дождь — стеной…

Кроны завьюжены,
Сучья нагружены;
Куст увенчался пышною шапкой,
Ветка торчит перепончатой лапкой,
Хлопья блуждают и сослепу вверх начинают взлетать,
Новые хлопья на них налетают и вниз увлекают опять.
Прутья ограды слепились сплошною стеной,
Воздух наполнен мерцанием и тишиной.
Сел на клен воробей,
И вдруг с пушистых ветвей
Втрое больший, чем он, срывается ком снеговой,
Опрокидывая и погребая его с головой,
Вот так сюрприз!
И дальше рушится вниз,
Разбивая все белые залежи в прах,
Сверху — до самой земли, как лавина в горах.
Стали ступеньки крутым косогором,
Вверх по которому робко ползет
Кот беспризорный с растерянным взором…
Ну, заходи, черный кот!

«Спою, — сказал я, — славу ей,
Ей, горькой сладости моей.
Она — звезда!
Прекрасен свет ее очей!»
Пронзенный словно сотней стрел,
Взял арфу я, и так запел,
Как никогда,
И чудно голос мой звенел,
И песнь от боли ожила!
Я и не понял, как ушла
Моя беда,
А ведь давно мне душу жгла!
Но потеряла цену вдруг
Жизнь для меня. Ответь, мой друг,
Кто и когда
Вернет мне счастье сладких мук?

I. Томас Трембл год назад

Переплавил мой наряд,

Но я этому не рад.

II. Я, созданный Брайаном Джоном,

Сто лет своим гордился звоном.

Теперь же звон мой схож со стоном.

III. Я триста лет сзывал народ,

Но реставрирован. И вот

Теперь мне, старцу, снова год.

IV. Я Генри Гопкинсом отлит.

Хоть у меня почтенный вид,

Но я не слишком басовит.

V. Я тоже. Ибо мой металл

Теперь слегка поплоше стал:

Отливщик часть меня украл.

VI. И я расстался с серебром,

И оловянным языком

Звоню печально о былом.

VII. Мне год назад спилили ухо,

И сразу же, лишенный слуха,

Я зазвучал мертвецки глухо.

VIII. Двоим я прежнею порой

По силам был. Теперь со мной

Дурак справляется любой.

Я дожил до главы седой,
Не зная женщин, Боже.
Уж лучше бы родитель мой
Вовек не знал их тоже.

Бледны как смерть жена его и мать,
А сам он, пересиливши терзанья,
Отчаянье пытается скрывать.
Они прощались в зале ожиданья,
Когда, прервав немолчные рыданья,
Взревел мотор, напомнив, что беда
Не к ним одним наведалась сюда.
Солдат прощался с молодой женой
И с матерью, изборожденной горем,
Как шрамами. Слыхал я стороной,
Что плыть ему к восточным дальним зорям
(Пять лет в разлуке быть ему за морем).
Шагнул к дверям. И вслед истошный стон
«Дождусь ли?!» за собой услышал он.