Томас Гарди - Том 3. Повести. Рассказы. Стихотворения

Однако к концу дня покаянное настроение мистера Стокдэйла улетучилось. Наступил вечер, а с ним время чая и ужина. Но ни Лиззи, ни сладких искушений. Стокдэйл не мог больше выдержать мук ожидания и решил расспросить забавную маленькую служанку.

— Где же сегодня миссис Ньюбери? — спросил он МартуСарру, предусмотрительно вручив ей пенни.

— Занята делами, — сказала Марта-Сарра.

— Не случилось ли с ней чего?

Он вручил Марте-Сарре вторую монетку, дав ей при этом возможность заметить, что у него имеются в запасе и другие.

— Да нет, какое там! — воскликнула Марта-Сарра доверчиво, захлебнувшись от избытка чувств. — С ней никогда ничего не случается. Просто лежит в постели и спит. Это с ней бывает.

Стокдэйл, как человек благовоспитанный, прекратил дальнейшие расспросы, решив, что, вероятно, у Лиззи, что бы там ни говорила служанка, легкое недомогание или просто разболелась голова, и он, огорченный, отправился спать, за весь день не повидав даже старой миссис Симпкинс.

«Вот ведь как бывает, — подумал он, — вчера я был так уверен, что сегодня увижу Лиззи. А судьба решила иначе».

На следующий день ему больше повезло: на свое счастье или на беду, он встретил Лиззи утром внизу у лестницы; да и днем она заходила к нему дважды — один раз затем, чтобы, как и в первый вечер, заботливо спросить, не нужно ли ему чего, а в другой раз, чтобы поставить на стол букетик зимних фиалок, пообещав при этом, что заменит их свежими, как только эти увянут. И оба раза она улыбалась, и улыбка эта говорила, что Лиззи хорошо понимает, какое впечатление произвела на молодого священника. Впрочем, надо признать, все это она проделывала скорее для забавы, чем с коварным умыслом, побуждаемая больше женской гордостью, чем тщеславием.

Что касается Стокдэйла, то он ясно видел теперь, сколь мало способен он бороться с искушением, и пожалел, что методистам отказано в ангелах-хранителях. Час или два он еще крепился, наложив запрет на свои уста и взоры, потом понял, что сопротивляться долее не в силах, и покорился неизбежному.

— Через месяц приедет постоянный священник, — говорил он себе, сидя перед камином. — Я отсюда уеду, и она перестанет тревожить мои мысли. А с другой стороны, не век же мне жить в одиночестве? Минуют два года испытательного срока, я получу постоянное место и дом с обстановкой, с полированной парадной дверью и бронзовым дверным молоточком. И как только последнюю тарелку поставят в буфет, я пойду к Лиззи и спрошу ее напрямик!

В таких приятно волнующих переживаниях прошли две недели, и события развивались приблизительно так, как это спокон века бывает в подобных случаях. То он видел предмет своих мечтаний по нескольку раз на дню, то целый день не видел ее вовсе; то встречал, когда меньше всего на это надеялся, то не находил там, где она непременно должна была быть, судя по ее знакам и намекам, столь явным, как если бы она прямо назначила ему свидание. Это легкое кокетство даже нельзя было осуждать, оно возникало как-то само собой оттого, что они жили под одной кровлей, и Стокдэйл старался относиться к нему философски. Лиззи была у себя, она всегда могла, подразнив Стокдэйла или обманув его ожидания, тут же задобрить его всякими мелкими знаками внимания, которые имела право ему оказывать в качестве хозяйки. Если он, просидев полдня дома только затем, чтобы повидать ее, уходил наконец раздосадованный и часами скитался по самым мрачным и сырым местам, Лиззи все улаживала вечером, стоило ей сказать:

— Мистер Стокдэйл, мне пришло в голову, не дует ли по ночам в окно вашей спальни, и когда вы днем уходили, я повесила занавеску поплотнее.

Или же:

— Я заметила нынче утром, что вы опять два раза чихнули. Значит, простуда вас еще не оставила, да, да — я все время об этом думаю, просто из головы не выходит. Давайте я приготовлю вам горячее питье из молока с коньяком.

Иногда, возвратясь домой, он видел, что в гостиной все переставлено: где был стол, стоят стулья, а на столе — букет из тех цветов и листьев, какие можно достать зимой, — все для того, чтобы как-то приукрасить, обновить комнату. А бывало, что он заставал Лиззи стоящей на стуле возле дома: она старалась прикрепить к стене плеть поздней розы, сорванной зимним ветром. И тогда, разумеется, Стокдэйл шел ей помогать, и руки их соприкасались, когда приходилось передавать друг другу бечевку и гвозди. Так после разногласий снова восстанавливался мир. Лиззи в таких случаях умильно и кротко говорила, что вот, мол, опять пришлось его побеспокоить, а он отвечал, что готов, если она потребует, сделать во сто крат больше.

Так мало-помалу дело подвигалось вперед, когда однажды пасмурным вечером Стокдэйл не без удивления услышал из своей комнаты, что Лиззи вполголоса сердито спорит с кем-то возле дома. Уже почти совсем стемнело, но ставен еще не закрывали и не зажигали свечей. Стокдэйла разобрало любопытство, и он потянулся к окну поглядеть. Он увидел, что у входа стоит молодой мужчина в одежде какого-то белесоватого цвета. Рассудив, Стокдэйл пришел к выводу, что это, по всей вероятности, живущий по соседству мельник, рослый и довольно красивый парень. Мельник говорил то еле слышно, то возвышал голос — иногда с твердостью, а иногда как бы уговаривая и упрашивая. Но слов Стокдэйлу разобрать не удалось.

Беседа еще продолжалась, как вдруг нечто другое привлекло внимание священника. Напротив дома росла куща лавровых деревьев, там всегда царила густая тень. Внезапно ветка на одном из лавров дрогнула — это ясно было видно на более светлом фоне неба, а затем из листвы высунулась голова человека. По-видимому, еще кто-то интересовался беседой, происходившей возле двери, и прятался за деревьями, чтобы подглядеть и подслушать. Будь Стокдэйл для Лиззи чем-то побольше влюбленного вздыхателя, он, наверное, вышел бы из дому и расследовал, что все это означает. Но, находясь пока лишь на положении доброго знакомого, не обладающего никакими правами, Стокдэйл ограничился тем, что стал так, чтобы на него падал свет от камина.

Стокдэйла заметили. Тот, кто подслушивал за деревьями, мгновенно исчез, а Лиззи и мельник понизили голоса.

Все это до такой степени смутило покой молодого священника, что, едва дождавшись ухода мельника, он обратился к Лиззи.

— Миссис Ньюбери, — сказал он, — известно ли вам, что вас выслеживали и подслушивали?

— Когда?

— Когда вы разговаривали с мельником. Какой-то человек прятался за лавровым деревом и прямо-таки пожирал вас глазами.

Видя, что Лиззи сразу как-то обеспокоилась — сильнее, чем, казалось бы, стоило из-за такого пустячного случая, — Стокдэйл добавил: