Джон Стейнбек - Уши Джонни Медведя: рассказы

— Что случилось, милая? Что тебя испугало?

— Кошка, — рыдала она. — Она подкрадывалась к птицам. — Мэри села, глаза ее лихорадочно блестели. — Гарри, ты должен подсыпать ей яду! Сегодня же ты должен подбросить этой кошке приманку с ядом.

— Ложись, милая. Ты просто перепугана.

— Обещай мне отравить кошку. — Она посмотрела на него в упор и увидела, как в его глазах загорается упрямый, бунтарский огонек.

— Обещай.

— Милая, — взмолился он, — какая-нибудь собака может съесть приманку. Животные ужасно мучаются, если их отравить.

— Мне все равно! — закричала она. — Я не желаю никаких животных в моем саду, никаких!

— Нет, — сказал он, — я не сделаю этого. Я не могу этого сделать. Но я встану рано утром. Я возьму новое духовое ружье и выстрелю в кошку, чтобы она никогда больше не возвращалась. Духовые ружья стреляют метко. Я так ее угощу, что она не забудет.

Впервые он отказался выполнить ее просьбу. Она не знала, как ей быть. У нее ужасно болела голова. Когда голова совсем разболелась, он, как бы извиняясь за то, что отказался травить животных, положил ей на лоб мокрое полотенце и стал тихо гладить по голове. Она думала, рассказать ли Гарри о белой перепелке. Он не поверит! Но, может быть, если он узнает, как это важно для нее, он все-таки отравит кошку? Она подождала, пока успокоятся нервы, и сказала ему:

— Дорогой, в саду есть белая перепелка.

— Белая перепелка? А ты уверена, что это не голубь?

Вот оно! С самого начала он испортил все.

— Я знаю, какие бывают перепелки! — закричала Мэри. — Она была совсем близко от меня. Белая перепелка.

— Надо будет посмотреть, — сказал он. — Никогда не слышал ничего подобного.

— Но я говорю тебе, что я видела!

Он снова смочил полотенце и приложил к ее лбу.

— Тогда, наверное, это был альбинос. Без пигмента в перьях или что-нибудь вроде этого.

С ней снова начиналась истерика.

— Ты не понимаешь. Эта белая перепелка была я, мое второе я, которого никто еще не видел, мое тайное, внутреннее я.

Гарри наморщил лоб, силясь понять ее.

— Неужели ты не понимаешь, милый? Это за мной охотится кошка. Она хочет убить меня. Вот почему надо отравить ее.

Она пристально вглядывалась в его лицо. Нет, он не понимает. Он не способен понять. Зачем она сказала ему? Если бы она не была так расстроена, она ни за что не сделала бы этого.

— Я заведу будильник, — заверил ее Гарри. — Завтра утром я проучу эту кошку.

В десять часов он оставил ее одну. Когда он вышел, Мэри встала и заперла дверь.

Утром Мэри разбудил звонок его будильника. В комнате было еще темно, но в окне уже серело утро. Она услышала, как тихо одевается Гарри. Он прошел на цыпочках мимо ее двери и вышел из дому, бесшумно прикрыв дверь, чтобы не разбудить ее. В руке он нес новенькое блестящее духовое ружье.

Утренний воздух был свежим и бодрящим, Гарри легко зашагал по сырой лужайке. Дойдя до дальнего угла сада, он лег на мокрую траву.

Сад просыпался. Уже отчетливо слышалась перекличка птиц. Маленькая стайка коричневых перепелок вышла из кустов, они подняли головки, прислушиваясь. Перепел-вожак протрубил «все спокойно», и его подопечные быстрыми шажками побежали к бассейну. Через мгновение появилась белая перепелка. Она побежала к противоположной стороне бассейна, окунула в воду клювик и задрала головку. Гарри поднял ружье. Белая перепелка склонила головку и посмотрела на него. Духовое ружье зловеще щелкнуло. Перепелки улетели в кусты. Но белая перепелка упала, подергалась и замерла на лужайке.

Гарри медленно подошел к ней и поднял. «Я не хотел убивать ее, — сказал он себе. — Я просто хотел отпугнуть ее». Он смотрел на белую птицу, лежавшую на его ладони. Прямо в голову, прямо под глаз попала дробинка. Гарри подошел к фуксиям и зашвырнул перепелку в кусты. Но потом, отложив ружье, он стал продираться сквозь заросли. Он нашел белую перепелку, отнес ее на вершину холма и зарыл в куче листьев.

Мэри услышала, когда он проходил мимо ее двери.

— Гарри, ты подстрелил кошку?

— Она уже никогда не вернется, — сказал он, не открывая двери.

— Я надеюсь, что ты убил ее, и не хочу слышать подробностей.

Гарри вошел в столовую и сел в большое кресло. В комнате было еще сумеречно, но через большое окно был виден освещенный сад, верхушки дубов горели в первых лучах солнца.

— Какой же я подлец! — проговорил Гарри. — Какой подлец! Убить существо, которое она так любила…

Он опустил голову и взглянул на дверь.

— Я одинок, — сказал он. — Господи, как я одинок!

Волна возбуждения спала, постепенно прекратились толчея и крики, и в городском парке наступила тишина. Толпа все еще стояла под вязами; ее едва было видно в голубоватом свете уличных фонарей, горевших в двух кварталах от парка. Люди устали и притихли; некоторые незаметно выскальзывали из толпы и скрывались в темноте. Парковый газон был весь истоптан ногами.

Майк знал, что все кончено. Он чувствовал, как у него расслабляется каждый мускул. Его так вымотало, словно он не спал несколько ночей. Им овладела сонливость, он весь погрузился в какую-то неопределенную, но приятную истому. Майк натянул кепку почти на самые глаза и пошел прочь, но перед выходом из парка остановился и обернулся, чтобы бросить последний взгляд.

В середине толпы кто-то зажег скрученную газету и поднял ее вверх. Майку было видно, как пламя лизало серые ноги голого человека, висевшего на вязе. Он с удивлением подумал о том, что после смерти негры становятся почему-то голубовато-серыми. Горящая газета освещала задранные головы людей, молчаливых и сосредоточенных; они не отрывали глаз от повешенного.

Майка немного раздражало то, что там еще пытаются сжечь тело. И, обратившись к человеку, стоявшему неподалеку в темноте, он сказал:

— Вот это уж ни к чему.

Человек, не говоря ни слова, ушел.

Газетный факел погас, и привыкшим к свету глазам парк показался совсем черным. Но сразу же вспыхнула другая скрученная газета, ее поднесли к ногам повешенного. Майк подошел к другому человеку, наблюдавшему за толпой.

— Вот это уж ни к чему, — повторил он. — Негр ведь мертвый. Ему теперь все равно.

Человек кивнул, но, не отрываясь, продолжал смотреть на горящую бумагу.

— Славно сработано, — сказал он. — Это сбережет округу кучу денег, и ни один подлый адвокатишка теперь не сунет своего носа в это дело.

— А я что говорю? — подхватил Майк. — Ни один подлый адвокатишка… Только жечь его ни к чему.