Томас Манн - Поздние новеллы

Доктор Оберлоскамп приехал быстро. Приведя Розалию в чувство, он изумил ее своим присутствием.

— Как, доктор, вы? — спросила она. — Вас, вероятно, вызвала Анна? Но у меня всего-навсего обыкновенное у женщин.

— При определенных обстоятельствах, сударыня, эти отправления нуждаются в некотором наблюдении, — ответил седовласый доктор.

Дочери он решительно объявил, что рекомендуется переправить больную в гинекологическую клинику, лучше каретой «скорой помощи». Случай, мол, требует самого тщательного обследования, которое, впрочем, может выявить его вполне безобидный характер. Первое маточное кровотечение, о чем он узнал только что, как и тревожащее второе, возможно, имеют причиной миому, без труда устранимую оперативным путем. У директора и первого хирурга клиники, профессора Мутезиуса, матушка окажется в самых надежных руках.

Данной рекомендации и последовали, что, к молчаливому изумлению Анны, не вызвало сопротивления со стороны фрау фон Тюммлер. Ото всего, что с ней произошло, мать лишь смотрела вдаль широко раскрытыми глазами.

Бимануальное обследование, проведенное Мутезиусом, выявило слишком крупную для возраста пациентки матку, неравномерно утолщенную ткань на фаллопиевых трубах, а вместо маленького уже яичника бесформенную опухоль. Выскабливание диагностировало раковые клетки, по характеру частично прорастающие из яичников; но другие не оставляли никаких сомнений в том, что карциноматозными образованиями на стадии полного развития охвачена и сама матка. Злокачественность имела все признаки быстрого роста.

Профессор, мужчина с двойным подбородком и очень красным лицом, на котором слегка слезились водянисто-голубые глаза, не выказав ни малейшего душевного движения, поднял голову от микроскопа.

— Я квалифицирую это как запущенный случай, — сказал он ассистенту, которого звали доктор Кнеппергес. — Но все-таки прооперируем, Кнеппергес. Полное удаление брюшины малого таза, и прежде всего лимфатических узлов, по крайней мере может продлить жизнь.

Однако вскрытие брюшной полости в белом свете дуговых ламп явило врачам и сестрам слишком жуткую картину, чтобы можно было надеяться хоть на временное улучшение. Момент как-либо его стимулировать был очевидно упущен слишком давно. Пагубно оказались поражены не только все тазовые органы: даже невооруженному глазу брюшинная клетчатка также выявляла наличие смертоносной колонии клеток, все лимфатические узлы имели карциноматозные поражения, и не приходилось сомневаться, что орды раковых клеток поселились и в печени.

— Вот вам подарок, Кнеппергес, — сказал Мутезиус. — Вероятно, это превосходит ваши ожидания. — О том, что это превзошло и его собственные, профессор умолчал. — От нашего благородного искусства, — прибавил он с ничего не значащими слезами на глазах, — требуют слишком многого. Нельзя же вырезать всё. Если вы предполагаете, что эта штука уже проросла метастазами в оба мочеточника, вы предполагаете верно. Уремия не заставит себя ждать. Видите ли, я не отрицаю, что матка сама порождает прожорливое племя. И все же рекомендую прислушаться к моей гипотезе, что история началась с яичника, а именно с неиспользуемых фолликулов, которые после родов иногда отдыхают, с наступлением же климактерического периода, вследствие бог знает каких возбудительных процессов, их развитие может привести к злокачественным образованиям. Тогда организм post festum, [41] После праздника (лат.). если угодно, заливает, затопляет, заполняет эстрогенами, что приводит к гормональной гиперплазии слизистой матки с непременными кровотечениями.

Кнеппергес, худощавый, тщеславно-самоуверенный человек, чуть поклонился, со скрытой иронией благодаря за наставление.

— Ну-с, приступим, ut aliquid fieri videatur, [42] Дабы увидели, что хоть что-то было сделано (лат.). — сказал профессор. — Жизненно важные органы мы ей оставим, хотя в данном случае это слово окрашено глубокой печалью.

Анна ждала мать в палате. Ту подняли на лифте, занесли на носилках, и сестры уложили ее на кровать. При этом она проснулась от посленаркотического сна и нечетко проговорила:

— Анна, дитя мое, он шипел на меня.

— Кто, мама, дорогая?

— Черный лебедь.

И снова уснула. Но в последующие несколько недель она еще не раз поминала лебедя, его кроваво-красный клюв, черное биение крыльев. Страдания ее были недолгими. Уремическая кома скоро погрузила женщину в глубокое бессознательное состояние, а сопротивляться развившемуся при этом двустороннему воспалению легких изнуренное сердце смогло всего несколько дней.

Однако незадолго до конца, всего за несколько часов, дух ее опять прояснился. Она открыла глаза и посмотрела на дочь. Та сидела на кровати и держала руку матери в своей.

— Анна, — сказала она, с трудом подтянув тело поближе к краю постели, — ты слышишь меня?

— Конечно, слышу, дорогая, любимая мама.

— Анна, не говори об обмане и насмешливой жестокости природы. Не брани ее, как не браню и я. Я не хочу уходить — от вас, от жизни с ее весной. Но что была бы весна без смерти? Смерть ведь есть огромное средство жизни, и если для меня она приняла образ воскресения и любовной радости, так это не ложь, а доброта и милость.

Еще один слабый толчок поближе к дочери и замирающий шепот:

— Природа — я всегда ее любила, и она не поскупилась на любовь к своему порождению.

Розалия умерла мирной смертью, оплакиваемая всеми, кто ее знал.

Был ли поэтом я? Ныне поэт ли? Не знаю. Французы

Имя б такое не дали. Удобно, умно отличает

Галл рифмоплета от мужа линейно шагающей речи.

Первый — поэт. А второй — что-то вроде стилиста, а может,

Автор, прозаик; воистину, ценен талант сей не меньше.

Но вот поэтом не стать ему, нет: не кропает он виршей.

Участь моя изначальная — проза. От самого детства,

Первой любовью отмучившись, ранней, готовился строгий

Юноша к творчеству. Выковал в нём он, ранимый, оружье,

Меч благородный, чтоб выстоять мир. И достойно носил он

Меч тот, а если хотите признанья: немало и перлов

Плодом явились усилий в формовке немецкого слова.

Равным себя почитаю иному певцу по уменью.

Совесть всегда мне казалась и смыслом, и сущностью