Болеслав Прус - Том 2. Повести и рассказы

— Разумеется.

Она ушла, но из комнаты еще раз крикнула мне в окно:

— Так я кашляну… Не забудь!

И куда же я мог пойти, как не в парк, хотя до назначенного срока еще оставалось добрых полтора часа. Я так задумался, что не заметил, пела ли в этот день хоть одна птица в саду, обычно звеневшем от щебета.

Обежав его кругом несколько раз, я сел в лодку, привязанную у берега, и, так как в ней нельзя было кататься, хоть покачался со скуки.

Тем временем я составил себе план возобновления знакомства с Лёней. Должно было это произойти следующим образом. Когда Зося кашлянет, я, опустив голову, выйду из глубины сада на главную аллею. Тогда Зося скажет:

«Смотри, Лёня, это мой брат, пан Казимеж Лесьневский, ученик второго класса и друг того несчастного Юзика, о котором я столько тебе рассказывала».

Лёня сделает реверанс, а я, сняв фуражку, скажу: «Давно уже я собирался…» Нет, нехорошо!.. «Давно уже я жаждал возобновить с вами…» Ох, нет! Лучше пусть так: «Давно уже я жаждал, сударыня, выразить вам мое почтение».

Тогда Лёня спросит:

«Давно ли вы прибыли к нам?..» Нет, она скажет не так, а так: «Мне очень приятно познакомиться с вами, я так много слышала о вас от Зоси». А потом?.. Потом вот что: «Не скучаете ли, сударь, в наших краях? Вы ведь привыкли к большому городу». А я отвечу: «Скучал, сударыня, пока был лишен вашего общества».

В эту минуту, поднявшись из глубины, в воде блеснула щука чуть не в пол-аршина… Перед лицом столь прекрасной действительности мечты мои сразу рассеялись. Здесь, в пруду, такая рыба, а у меня нет удочки!..

Я выскочил из лодки, чтобы посмотреть, есть ли дома крючки, и… едва не толкнул Лёню, которая как раз собиралась скакать через красную веревочку.

Рыба, крючки, план торжественного возобновления знакомства — все смешалось у меня в голове. Вот она — щука!.. Я даже забыл поклониться Лёне, хуже того — забыл, что надо сказать. Но ведь какая щука!..

Лёня, прелестная шатенка с отчетливо очерченными губками, которые поминутно изгибались по-иному, свысока посмотрела на меня и, откинув назад пышные локоны, спросила без всяких предисловий:

— Это правда, что вы пробили дыру в нашей лодке?

— Я?..

— Так мне сказал садовник, теперь мама не позволяет нам кататься, велела лодку привязать, а весла убрать.

— Да ей-богу, я не пробивал в лодке никакой дыры, — оправдывался я, словно перед инспектором.

— Но только наверное? — спросила Лёня, пристально глядя мне в глаза. — Потому что это, мальчик, очень на вас похоже.

Тон барышни мне не понравился. Какого черта! Ни один товарищ, будь он хоть какой силач, не посмел бы со мной так разговаривать.

— Когда я говорю нет, то это наверное!.. — ответил я, напирая на соответствующие слова.

— Значит, садовник сказал неправду, — заметила Лёня, хмуря брови.

— Правильно сделал, — одобрил я, — потому что молодые барышни не умеют править лодкой.

— А вы умеете?

— Я умею и грести и плавать; плаваю на спине и стоймя.

— А вы будете нас катать?

— Если ваша мама позволит, буду.

— Так вы посмотрите, нет ли дыры в лодке.

— Нет.

— Откуда же там вода?

— От дождя.

— От дождя?

Разговор оборвался. А я только того и достиг, что хоть не боялся смотреть на Лёню; она же, насколько я теперь понимаю, просто не обращала на меня внимания. Не сходя с места, она скакала через веревку, в промежутках между прыжками переговариваясь со мной:

— Почему вы не играли с нами?

— Мне было некогда.

— А что вы делаете?

— Занимаюсь.

— Но ведь на каникулах никто не занимается.

— В нашем классе нужно заниматься даже во время каникул.

Лёня дважды прыгнула через веревку и сказала:

— Адась уже в четвертом классе, а в праздники не занимался. Ах, верно!.. Вы ведь не знаете Адася…

— Кто это вам сказал, что не знаю? — спросил я гордо.

— Так вы же учились в первом классе, а он в третьем.

Снова два прыжка через веревку. Я думал, не выдержу, и сейчас произойдет нечто невероятное.

— Со мной водились даже из четвертого класса, — возразил я с раздражением.

— Да это все равно: ведь Адась учится в Варшаве, а вы… Где это вы учитесь?.. Где?..

— В Седлеце, — с трудом выговорил я сдавленным голосом.

— А я тоже поеду в Варшаву, — объявила Лёня и прибавила: — Может быть, вы скажете Зосе, что я уже здесь…

И, не дожидаясь моего согласия или отказа, она вприпрыжку побежала к беседке.

Я был ошеломлен: у меня в голове не укладывалось, как это девочка так со мной обращается.

«Ах, отстаньте вы от меня со своими играми! — подумал я, уже по-настоящему рассердясь. — Лёня невежлива, невоспитанна, она просто сопляк!..»

Однако суждения эти отнюдь не помешали мне немедленно выполнить ее приказ. Быстрым шагом я пошел домой, пожалуй даже чересчур быстрым, — но это, наверно, вследствие душевного волнения.

Зося доставала зонтик, собираясь идти в сад.

— Да, знаешь, — сказал я, бросая фуражку в угол, — я познакомился с Лёней.

— И что же? — с любопытством спросила сестра.

— Ничего… так себе!.. — пробормотал я, избегая ее взгляда.

— Правда, какая она добрая, какая красивая?..

— Ах, меня это нисколько не интересует. Кстати, она просила тебя прийти.

— А ты не пойдешь?

— Нет.

— Почему? — спросила Зося и посмотрела мне в глаза.

— Оставь меня в покое!.. — огрызнулся я. — Не пойду, потому что мне не хочется…

Видимо тон мой был очень решителен, если сестра, не задавая мне больше вопросов, ушла. Заметив, что она пустилась чуть не бегом, я крикнул ей в окно:

— Зося, только, пожалуйста, там ничего не говори… Скажи, что… у меня заболела голова.

— Ну-ну, не беспокойся, — ответила сестра, подбегая ко мне. — Я о тебе дурного не скажу.

— Так помни, Зося, если ты хоть немножко меня любишь.

Тут мы, разумеется, очень нежно расцеловались.

Трудно сейчас откопать в памяти чувства, которые меня терзали после ухода Зоси. Как это Лёня посмела так со мной разговаривать?.. Правда, учителя и особенно инспектор обращались со мной довольно фамильярно, — да, но это старые люди. Однако среди товарищей в первом классе (теперь уже во втором) я пользовался уважением. Да и тут, в деревне, вы бы послушали, как со мной разговаривал отец, поглядели бы, как мне кланялись батраки; а сколько раз меня приглашал приказчик: «Пан Казимеж, может, заглянете ко мне: посидим, покурим…» А я ему на это: «Благодарю вас, я не хочу привыкать». А он: «Какой вы счастливец, что у вас такая сила воли… Вы бы не поддались и гувернантке…»

Соответственно обращению старших я тоже держался очень степенно. Недаром сам приходский ксендз говорил отцу: «Вы посмотрите, дражайший мой пан Лесьневский, что школа делает с мальчиком. Только год тому назад Казик был сорванцом и ветрогоном, а сейчас, дражайший мой, это дипломат, это Меттерних…»