Болеслав Прус - Том 2. Повести и рассказы

— Видишь ли… видишь… — бормотал совершенно смутившийся Леськевич, толком не зная, что он говорит, — видишь ли… того… Может, ты меня осмотрел бы…

И, сказав это, он устыдился собственной глупости.

— Ты болен? — спросил Громадзкий, спуская ноги с кровати.

— Да… болен… нас отравили в ресторане…

— Ну, тогда раздевайся и ложись, — сказал Громадзкий, закутываясь в свое старое одеяло и надевая на босые ноги калоши, такие же неказистые, как и одеяло.

«Какой он порядочный парень! — думал Леськевич. — А я так его обижал…»

В две минуты он разделся и лег на свою кровать. Громадзкий сел подле него и начал осмотр.

— Знаешь, Громада, я был к тебе несправедлив…

— В брюшной полости нет ничего особенного…

— Я думал, что ты скупердяй и эгоист…

— Печень нормальная… селезенка тоже…

— Но сегодня я убедился, что ты благородный человек, Громада…

— На что ты жалуешься? — спросил Громадзкий.

— Так как-то, ох… так… мне вообще нехорошо…

— Субъективные ощущения.

— Но, может быть, это симптом тяжелой болезни?.. — допытывался Леськевич.

— Ну, покажи язык… Ничего особенного… Пульс… Побойся бога, у тебя даже пульс нормальный, чего ты еще хочешь?

Леськевич вдруг поднялся и, схватив Громадзкого за руку, сказал:

— Ты на меня не сердишься за то, что я так подло поступал с тобой?

— Отстань!.. Что ты мне сделал?

— Я говорил, что ты эгоист и скопидом.

— Ба, если бы хоть мне было что копить… — прошептал Громадзкий.

— У тебя будет!.. — воскликнул Леськевич. — Завтра я дам тебе один урок и постараюсь достать другой… Будешь получать двадцать пять рублей!..

— Что с тобой стряслось? — недоумевал Громадзкий.

— Сегодня выяснилось, что я несправедливый олух… а тебе, несчастному бедняку, нечего есть!.. Ты не сердишься на меня? — говорил очень взволнованный Леськевич.

В этот момент с шумом отворилась дверь кухни и вошел Квецинский.

— Вы сошли с ума! — крикнул он, увидев Леськевича в обнимку с Громадзким, раздетых почти догола, ибо Громадзкий уронил свое одеяло, а Леськевич, которого только что выстукивали, тоже был в весьма легкомысленном туалете.

— Мы помирились с Громадой, — сказал Леськевич.

— Да я ведь даже не сердился на тебя, — заметил Громадзкий.

— Если так, значит ты должен занять у меня три рубля, — заключил Леськевич. — Ни на что не похоже, чтобы человек не обедал.

— Я натренировался, — прошептал Громадзкий.

— Чтоб вас черти взяли, негодяи!.. — крикнул из первой комнаты Лукаш.

— Не мешай, они мирятся, — сказал Квецинский.

— Так пусть бы они мирились во дворе, а не здесь, где люди спят. А ты откуда вернулся? — спросил Лукашевский у Квецинского.

— От Теклюни.

— Значит, у Валерки ты не был?

— Разумеется, — тихо сказал Квецинский.

Анелька — красивая девочка, и притом не сирота я не нищая. У нее есть все, что нужно для счастья — родители, ученая гувернантка, собственный песик, — и живет она в деревне.

А деревня, особенно в летнюю пору, — самое подходящее место для детей. Живут они там на воле, здоровые, и развлечений у них куда больше, чем в городе.

На пространстве в несколько сот моргов их окружает великое разнообразие картин, наполняющих юные души светлыми и мирными впечатлениями. За городом небо — не полоска между домами, а бескрайний свод, который раскинут милосердным богом над миром и опирается на колышущиеся поля. Здесь душистые луга, прозрачные и холодные ручьи, в которых плавают стаи рыбок. Ветер, как неутомимая нянька, баюкает светло-зеленые нивы, тихо напевая и забавляя их пунцовыми маками и синими васильками.

Среди полей вьется тропка, по ней неторопливо идет ребенок в холщовой рубахе и несет отцу в горшках еще теплый обед. Вдали — проселочная дорога, где песок, истомившись от долгого лежания, время от времени вздымается клубами и принимает вид путника, чтобы обмануть людей, работающих в поле. Еще дальше тянутся поля картофеля, там дремлет пугливый заяц. На серых перелогах, поводя ушами, мирно пасется скот, а совсем далеко, на горе, стоят леса, с виду темные, суровые, а в глубине полные веселого шума.

Вдоль проселка двумя кривыми рядами хат протянулась деревня; несколько поодаль видна обширная и богатая усадьба, окруженная большим садом.

В одном крыле дома под надзором гувернантки занимается Анелька, а на выходящей в сад застекленной террасе играет возле матери ее братишка, Юзек. Ему пока можно играть в часы, когда все трудятся, потому что он еще маленький: Юзеку только семь лет.

Хорошо в деревне, где живет Анелька! Высоко над полями заливаются жаворонки, с лугов доносится тихий звон кос, по дороге с криками бегают загорелые ребятишки. Хорошо после уроков выйти с матерью и Юзеком в сад и смотреть с холма на поля, луга, ручьи, дорогу и далекий лес.

Может быть, эти дети с законной гордостью скажут: все здесь вокруг, насколько хватает глаз, — наше, создано мыслью и волей нашего отца; если бы не он, не бывать бы тут такому изобилию и красоте!..

А может, никто из них и не взойдет на пригорок, откуда видно все имение, чтобы не вспомнилось лишний раз, что лес продан и его скоро вырубят, что косарей на лугах мало, для скота на перелогах нет корма, а поля плохо возделаны.

Там и сям в помещичьей ржи бродит крестьянский скот. В лес, который никто не сторожит, въезжают чужие телеги. Овины пустуют, службы обветшали, в амбаре на прогнившем полу не найти и нескольких горстей зерна. В стойлах над пустыми яслями ржут упряжные лошади; батраки слоняются по двору без дела, в кухне ругань. Кто-то из конюхов кричит, что не станет есть кашу на ужин, довольно с него на сегодня и двух раз. Другой жалуется, что хлеба дают меньше, чем следует, да и тот пополам с мякиной.

Но где же ключница, почему не прекратит она свары на кухне? Кажется, уехала зубы лечить в соседний городок, а может быть, подыскивает себе новое место. Где приказчик или управляющий, почему они не надзирают за работой в поле, не стерегут господское добро? Управляющий уже год, как взял расчет, приказчик уехал в город по своим делам.

А где же сам хозяин имения?..

Это никому не известно. Он — редкий гость в собственном доме, даже в эту пору года, когда соседи его по целым дням в поле. В последний раз отец Анельки уехал десять дней тому назад улаживать дела. Недавно он договорился о продаже леса и получил три тысячи рублей задатку. Но на лес этот установлены сервитуты [13], от которых помещик рассчитывает освободиться в день святого Яна. Если крестьяне не откажутся от своих прав на лес, он его продать не сможет и тогда лишится имения, — по правде говоря, порядком обремененного долгами. Это немцы заключили с ним полгода назад такую сделку, и он, беспечно смеясь, скрепил ее своей подписью, уверенный, что авось как-нибудь все уладится.