Болеслав Прус - Том 2. Повести и рассказы

Пани велела поднять верх коляски, и Анелька немного успокоилась. Но едва проехали еще шагов двести, как девочка заплакала и стала просить:

— Ой, оставьте меня здесь!.. Положите меня в поле, я тут умру. Так все у меня внутри дрожит… Не знаю, что со мной… не знаю, куда меня везете. Я никому ничего плохого не сделала, за что же меня так мучают? Мама! Ой, мама!

До усадьбы было уже недалеко. Оттуда вызвали людей, и они перенесли Анельку на руках. Юзек и Ягна плакали, а пани была в сильном беспокойстве.

В просторной комнате в кожаном кресле сидит пан Драгонович, уездный лекарь, а рядом на табурете — пани Вихшицкая, компаньонка той дамы, которая увезла к себе Анельку и Юзека.

Доктор Драгонович — невысокий, хорошо сохранившийся и гладко выбритый старичок в длинном сером сюртуке.

Пани Вихшицкая — дама постного вида, тщедушная, в черном платье, гладко причесанная, с ватой в ушах.

Они беседуют вполголоса.

— Тоже придумали — вызвать этого молокососа из Варшавы! Как будто у нас тут без него мало нахалов! — с сердцем говорил доктор, короткой ручкой ероша седеющие волосы. — Что от него толку? Отправит больную на тот свет да положит себе в карман несколько сотен…

— Что поделаешь, пан доктор, раз она так настаивала! Она не только сотен, а и тысяч не пожалеет, лишь бы вылечить девочку. Денег много, вот она дурь свою и тешит, — отозвалась пани Вихшицкая. — Я ей ясно сказала: если наш доктор не поможет, так никто не поможет. Разве я не помню, как вы хорошо лечили мне ухо. Ну и что же? Заартачилась и слушать не стала. А скажите, пан доктор, мне ваши пилюльки принимать еще?

— Принимать, принимать! — рассеянно буркнул доктор. — С тех пор как провели железную дорогу, люди здесь с ума посходили — подавай им все только из Варшавы! Платья из Варшавы, конфеты из Варшавы, врачи из Варшавы, а нас, местных горемык, совсем в угол загнали.

Скрипнула дверь, и вошел молодой шатен. Компаньонка вскочила, изобразив на бледном лице елейную улыбочку.

— Ну, как вы, пан консультант, нашли нашу больную? — спросила она. — Бедный ангелочек! Я в своей жизни видела тысячи больных, но ни одного мне не было так жаль!

Молодой врач прервал этот поток излияний.

— Вот мы сейчас посоветуемся с уважаемым коллегой насчет состояния пациентки, — сказал он и поклонился любезной даме, а та улыбнулась еще приятнее и, придерживая обеими руками пышную юбку, присела, как пансионерка.

— Еще я хотела узнать, чего вы, пан доктор, пожелаете на завтрак? Можно подать полендвицу, яйца, ветчину, птицу… вино, пиво…

— Благодарю, мне все равно, — ответил молодой врач и поклонился вторично с таким решительным видом, что дама быстро ретировалась.

— Вы из Варшавы, пан? — осведомился Драгонович, сплетая пальцы и глядя через плечо на шатена. — Что, и там такая сушь стоит, как у нас?

Шатен, в свою очередь, посмотрел сверху вниз на старичка и небрежно развалился в кресле рядом.

— У нас была сушь, а теперь уже перепадают дожди, — ответил он. — Ну, как же вы, уважаемый коллега, нашли вчера пациентку?

Тон его задел Драгоновича.

— Обычные симптомы воспаления легких, — сказал он неохотно. — Жар, озноб, язык обложен, пульс учащенный. Других признаков…

— А можно узнать, что вы ей прописали?

Драгоновичу все больше не нравился этот экзамен.

— Я прописал то, что всегда прописывают в подобных случаях, — ответил он ворчливо. — К несчастью, пани, которая опекает больную, не позволила поставить ей кровососные банки.

— И правильно! — вполголоса вставил шатен.

— Что вы сказали?

— Больная малокровна. Всякая потеря крови ей опасна.

— Что же, вы даже при воспалении легких не ставите банок? — воскликнул Драгонович. — Вот так новость! — И засмеялся, потирая руки.

— У больной вовсе не воспаление легких…

— Как! А что говорит ее левое легкое?

— Левое ничего не говорит. Правое слегка задето.

— Правое? — Драгонович повысил голос. — А я говорю — левое.

— Я ее выслушал и установил, что правое.

— А какое же легкое вы считаете правым? То, что лежит у пациентки справа, или то, которое находится против вашей правой руки, когда вы исследуете больного?

— Разумеется, правое легкое у больного находится с правой стороны.

Драгонович так разозлился, что в первую минуту не мог выговорить ни слова. Но скоро овладел собой и заговорил тише, с вымученной иронией:

— Отлично!.. Пусть будет по-вашему… А как же вы определяете болезнь пациентки?

— У нее малярия, — ответил шатен лаконично, не глядя на Драгоновича.

— Ма-ля-рия? — раздельно повторил старый лекарь, вставая. — Ага, эта новая болезнь, которую выдумал там у вас, в Варшаве, великий Барановский или великий Халубинский! Знаю я этих господ, которые лечат больных молоком и свежим воздухом. Я направил к ним как-то пациента с сердечной болезнью, а они объявили, что у него катар желудка, — это тоже их новое изобретение! Ха-ха! Катар желудка… Жаль, что они не прописали ему нюхательный табак, чтобы он вычихал свой катар!

Тут уже и шатен вскочил с места.

— Разрешите вам заметить, уважаемый коллега, — тон был раздраженный, — что с диагнозом этих врачей в наших медицинских кругах считаются больше, чем со всеми вашими здешними авторитетами вместе взятыми. А что касается катара желудка…

Но Драгонович уже не слушал. Схватил со стола шляпу, надел ее тут же, в комнате, и вышел, хлопнув дверью. В буфетной он обозвал молодого варшавянина «фатишкой» и потребовал лошадей. Но, к счастью для всего страждущего человечества, пани Вихшицкая перехватила обиженного эскулапа по дороге и, чтобы успокоить его оскорбленное самолюбие, повела к двум заболевшим батракам. Он написал им по два саженных рецепта и назначил кровососные банки — по тридцати штук каждому.

Между тем молодой лекарь, утомленный путешествием от самой Варшавы, глубже уселся в кресло и, подперев голову рукой, обдумывал план лечения Анельки.

«Здесь имеется налицо лихорадка, упадок сил, мозговые явления, немного задеты легкие. Пациентка жила в болотистой местности… Назначим прежде всего хинин… крепкое вино… Да есть ли здесь выдержанное вино?.. Быть может, мышьяк? Нет, не стоит!.. Как здесь душно! Или Acidum carbolicum cristalisatum? Нет, бесполезно. А может, Acidum salicilicum? Но для чего?»

Так углубляясь в дебри фармакопеи, молодой лекарь искал все новых путей и средств. Уже мелькала у него в уме идея нового, оригинального и вернейшего способа лечения. Уже он этим способом мысленно снизил температуру у больной, укрепил ее силы…

Но тут он крепко уснул.

Из комнаты, где он сидел, высокая двустворчатая дверь, украшенная золоченой резьбой, вела в гостиную, где лежала Анелька.