Михаил Лермонтов - Призраки

И в первый раз в жизни изведал он теперь все муки безнадежной любви. Теперь он искал уже не мгновенного наслаждения — «безумного и преступного», без веры; теперь он стремился к призрачной женщине, как к безусловной и единственной возможности своей жизни. Это была душа! Он знал, он чувствовал это! Это была душа, которую он страстно, безумно любил всепоглощающей любовью. И это была душа погибшая, страстная, отданная во власть каких-то темных, злых сил. И он знал, он чувствовал, что только он, только он один может и должен спасти ее из рук этого проклятого старика. Невыразимое чувство сострадания влекло его к этой женщине.

«Отдать душу! Пусть берет ее, если только я буду вечно вместе с нею! Но что же он нейдет? И в каком состоянии теперь она?»

И страстное желание видеть, видеть ее исполняло все существо его мучительным нетерпением…

Он всегда верил в таинственное, но он не верил никогда в возможность безусловной, бесповоротной, губительной любви. Теперь любовь отомстила ему за себя, и теперь он готов был поверить в душу, в бессмертие…

Он ждал середы. Она пришла. До двух часов ночи просидел Лугин перед портретом, вглядываясь в туманную фигуру за плечами старика: краски и оставались мертвыми красками…

Дни шли за днями: призраки не являлись. Где было искать их? Что сделать, чтобы они явились? Чего бы не отдал теперь Лугин, чтобы еще раз, один только раз увидать ее, упасть к ее ногам и сказать:

«Люблю тебя — безумно!».

Жизнь без этой призрачной женщины стала теперь до такой степени бесцельна, мертва, что сделалась невыносимой для Лугина, и он решился на самоубийство.

Он вошел в первую попавшуюся ему аптеку и спросил там морфину.

Аптекарь улыбнулся и сказал:

— Мы не имеем права отпускать этого лекарства без рецепта.

— Лекарства? Да, это хорошее лекарство, — сказал Лугин, странно глядя прямо в глаза аптекарю, но, содрогнувшись, прибавил: — Есть однако ж, как кажется, болезни, от которых даже оно не может излечить. Во всяком случае вы мне его отпустите.

Аптекарь улыбнулся еще более, точно хотел сказать: «видишь, как мы понимаем друг друга!» — и отпустил «лекарства».

Взяв сверточек в руки, Лугин сказал резко:

— Если вы, милостивый государь, смотрите на меня таким взглядом, то вам не следовало бы продавать мне этого лекарства!

Аптекарь, казалось, был удивлен таким замечанием.

Придя домой, Лугин вылил все содержимое склянки в рюмку, поставил ее на стол и сел перед нею в кресло…

Вся жизнь представилась воображению его…

Мрачный, безотрадный путь! Ни одного теплого воспоминания, на котором с любовью мог бы остановить он свой взгляд и, что было еще страшнее, ни одной привязанности!

И не насмешка ли это судьбы, что он, который никогда не любил ни одного живого существа, — так непостижимо отдался теперь призраку?

Но этого призрака нет теперь с ним и, конечно, не будет никогда! И не прав ли он был, когда так часто думал, что это был только непостижимо яркий, повторяющийся сон?… А свидетельство Никиты? Нет, это не призрак! Это — душа! Он мог бы быть не один теперь!

Но он один, один в целом мире! Кому он нужен? Кто пожалеет об его смерти? Призрак? Душа?

— Какой нынче день? — невольно и неожиданно подумалось Лугину.

— Середа-с! — сказал вдруг громко в передней Никита.

Лугин вздрогнул.

— Я не спрашивал тебя! — крикнул он испуганно.

— А мне послышалось, батюшка-барин, вы изволили меня спросить, какой нынче день.

— Дурак! — сердито и испуганно крикнул Лугин. — Странное совпадение!

«Середа!» подумал он потом: «Быть может, они явятся?»

Он посмотрел на портрет: краски все оставались мертвыми.

Он медленно перевел взгляд свой на рюмку…

«Нет, они не явятся!» подумал он еще раз: «Ведь, не явились же они в прошлую середу!»

«Иди же, смерть! Иди!»

Он взял рюмку в руку и невольно взглянул на портрет: на сером фоне полотна его фигур не было. Он быстро обернулся к двери гостиной: она тихо и беззвучно отворялась…

Рюмка выпала из рук Лугина; он вскочил. Несколько мгновений стоял он в немом ожидании и потом воскликнул:

— Заклинаю тебя избавлением твоего страждущего, проклятого духа: приведи ее сюда! Ставлю душу свою на карту!

Призрак показался в двери: за ним печальная, туманная фигура призрачной женщины…

С воплем кинулся к ней Лугин в неизъяснимом восторге, но старик опять заступил ему дорогу и сказал резко:

— Садитесь!

Лугин содрогнулся и, будто вспомнив что-то, взглянул на старика. Он не узнал бы его: то дьявольское выражение, как адамант, жестокой, сознательной злобы, которое прежде только на мгновение, как молния, вспыхивало на мертвенном лице его, теперь вполне овладело им и неподвижно остановилось на нем. Теперь это был уже не гипнотик, лишенный своей воли и пассивно исполняющий волю чуждую ему, магнетически на него действующую: это был дух, одержимый собственною, сверхъестественною страстью, дошедшею до состояния неподвижного, злобного бесстрастия.

Лугин внимательно и как будто соображая что-то, долго смотрел на призрак, потом положил свою руку на карту и сказал:

— Послушай, проклятый призрак, скажи мне одно: если я выиграю ее, буду ли я с нею всегда?

— Не знаю, — резко ответил призрак.

— А если я проиграю ее, что будет тогда?

— Не знаю.

— Лжешь ты, проклятый! Я вижу по демонским взглядам твоим, что ты знаешь это, — воскликнул Лугин в бешенстве. — Ты хочешь морочить меня? Это не удастся тебе!

Что это за глупая мистификация? Что значит: поставить душу на карту? Что это за глупая комедия?

Призрак посмотрел теперь на Лугина с нескрываемой, злобной насмешкой.

— Ты, кажется, хочешь смеяться надо мной? — все более и более выходя из себя, воскликнул Лугин. — Но тебе не удастся это! — Слышишь ли: говори мне сейчас, в чем твое проклятье, или я сумею вырваться из-под этого обаяния!

Призрак содрогнулся. Блестящие теперь глаза его устремились вдаль. Он помолчал одно мгновение, как бы вспоминая, и потом сказал с важностью:

— Сегодня вы можете узнать это.

— Говори же! — воскликнул Лугин в нетерпении.

Призрак уставился на Лугина своим адамантово-жестоким взглядом, который будто говорил: «принимаю на себя все последствия моих слов и поступков» — и сказал, точно отчеканивая каждое слово:

— Я проиграл в карты честь моей дочери — молодому офицеру, моему сослуживцу.

Лугин вскочил.

— Но кто же дочь твоя?

— Вот, — ответил призрак, указав на призрачную женщину.

— Призрак? — воскликнул Лугин, боясь взглянуть в ее сторону.

— Душа, — ответил старик.

Лугин молчал.

— Когда же, где и как она умерла? — медленно, будто в изумлении, спросил он.

Старик вдруг улыбнулся какою-то улыбкой позора.