Михаил Лермонтов - Menschen und Leidenschaften (Люди и страсти)

Марфа Ивановна Грóмова– 80 лет.

Николай Михалыч Волин– 45 лет.

Юрий Николаич, сын его – 22 лет.

Василий Михалыч Волин, брат Н<���иколая> М<���ихалыча> – 48 лет.

Любовь, дочь его – 17 лет.

Элиза, дочь его – 19 лет.

3аруцкий, молодой офицер – 24 лет.

Дарья, горнишная Громовой – 38 лет.

Иван, слуга Юрия.

Василиса, служанка 2-х барышень.

СлугаВолиных.

(Действие происходит в деревне Громовой.)

(Утро.)

(Стоит на столе чайник, самовар и чашки)

Дарья.Что, Иван, сходил ли ты на погреб? Там, говорят, все замокло от вчерашнего дождя… Да видел ли ты, где Юрий Николаич?

Иван.Ходил, матушка Дарья Григорьевна, – и перетер всë что надобно – а барина-то я не видал – вишь ты – он, верно, пошел к батюшке наверх. – Дело обыкновенное. – Кто не хочет с родным отцом быть – едет же он в чужие края, так что мудреного… А не знаете ли, матушка, скоро мы с барином-то молодым отправимся или нет? Скоро ли вы с ним проситесь?

Дарья.Я слышала, барыня говорила, что через неделю. Для того-то и Николай Михалыч со всей семьей привалил сюда – да знаешь ли, вот тебе Христос – с тех пор, как они приехали сюда, с тех самых пор – (я это так твер<���до> знаю, как то, что у меня пять пальцев на руке) – я двух серебряных ложек не досчиталась. Ты не веришь?

Иван.Как не верить, матушка, коли ты говоришь. Однако ж это мудрено – ведь у тебя всё приперто – надо быть большому искуснику, чтоб подтибрить две серебряные ложки. Да! тут как хочешь экономию наблюдай и давай нам меньше жалованья и одежи и всё что хочешь – а как всякий день да всякий день пропажи, так ничего не поможет…

Дарья.Это же вина всё на мне, да на мне, а я – видит бог – так верно служу Марфе Ивановне, что нельзя больше. Пускают этих – прости господи мое согрешение – в доме угощают, а сделалась пропажа – я отвечаю. Уж ругают, ругают! (Притворяется плачущею.)

Иван.А можно спросить, отчего барыня в ссоре с Н<���иколаем> М<���ихалычем>? Кажись бы не отчего – близкие родня…

Дарья.Не отчего? Как не отчего? Погоди – я тебе всё это дело-то расскажу. (Садится.) Вишь ты: я еще была девчонкой, как Марья Дмитревна, дочь нашей боярыни, скончалась – оставя сынка. Все плакали как сумасшедшие – наша барыня больше всех. Потом она просила, чтоб оставить ей внука Юрья Николаича – отец-то сначала не соглашался, но наконец его улакомили, и он, оставя сынка, да и отправился к себе в отчину. Наконец ему и вздумалось к нам приехать – а слухи-то и дошли от добрых людей, что он отнимет у нас Юрья <���Николаича>. Вот от этого с тех пор они и в ссоре – еще…

Иван.Да как-ста же за это можно сердиться? По-моему так отец всегда волен взять сына – ведь это его собственность. Хорошо, что Н<���иколай> М<���ихалыч> такой добрый, что он сжалился над горем тещи своей, а другой бы не сделал того – и не оставил бы своего детища.

Дарья.Да посмотрела бы я, как он стал бы его воспитывать – у него у самого жить почти нечем – хоть он и нарахтится в важные люди. Как бы он стал за него платить по четыре тысячи в год за обучение разным языкам?

Иван.Э-эх! матушка моя! – есть пословица на Руси: глупому сыну не в помощь богатство. Что в этих учителях. Коли умен, так всё умен, а как глуп, так всё – напрасно.

Дарья. (с улыбкой). А я вижу и ты заступаешься за Н<���иколая> Михалыча—он, видно, тебя прикормил, сердешный; таков-то ты, добро, добро.

Иван (в сторону). По себе судит. (С гордым видом) Я всегда за правую сторону заступаюсь и положусь на всю дворню, которая знает, что меня еще никто никогда не прикармливал.

Дарья.Так и ты оставляешь нашу барыню. Хорошо, хорошо, Иван (топнув ногой) – так я одна остаюсь у нее, к ней привязанная всем сердцем – несчастная барыня (притворяется плачущею).

Иван (в сторону). Аспид!

(Входит Василиса с молошником.)

Василиса.Пожалуйте, Дарья Григорьевна, барышням сливок – вы прислали молока, а они привыкли дома пить чай со сливками, так не прогневайтесь.

Дарья.Они у вас всё сливочки попивали! (В сторону) Видишь, богачки! (Ей) У меня нет сливок, теперь пост – так я не кипятила.

Василиса.Я так и скажу?

Дарья.Так и скажи! ну чего ждешь! я тебе сказала, что у меня нет. (Василиса уходит.) (Она продолжает) Экие какие спесивые – ведь голь, настоящая голь, а туда же, сливок да сливок – ради, что к тем попали, где есть сливки. Пускай же знают, что я не их слуга! Экие какие!..

(Николай Михалыч, Василий Мих<���алыч> входят.)

Ник<���олай> М<���ихалыч> (Дарье). Здравствуй, Дарья!..

Дарья.Здравствуйте, батюшка! Хорошо ли почивали?..

Ник<���олай> М<���ихалыч>.Хорошо – да у вас что-то жарко наверху. Послушай! пошли мне моего человека.

Дарья (Ивану). Пошли! Что ты стоишь? (Он уходит.)

Никол<���ай> М<���ихалыч> (брату). Посмотри-ка, брат, как утро прекрасно, как всё свежо. Ах, я люблю ужасно это время, пойдем прогуляться в саду, пойдем…

Василий М<���ихалыч>.Изволь – я готов. (Уходят. Дарья отворяет им дверь.) (Дарье) Подай нам чаю в сад! – слышишь?

Дарья.Каковы! – принеси им туда чаю – как будто я их раба. Как бы не так. Так не понесу же им чаю, пускай ждут или сами приходят. О-ох, время пришло, времечко – всякой командует!

(Квартира Заруцкого в избе.) (Ребятишки на полатях. Люлька и баба за пряжей в углу.)

Заруцкий (сидит за столом, на котором стоит бутылка и два стакана. Он в гусарском мундире). Вот, кажется, я нашел еще товарища моей молодости. Как полезно это общественное воспитание! – на каждом шагу жизни мы встречаем собратий, разделявших наши занятья, шалости, которые милы бывают только пока мы молоды. Как старое воспоминание, нам любезен старый друг. (Молчание.)