Аугусто Бастос - Я, верховный

Ваше превосходительство, конечно, понимает, что, если бы эти останки находились в нашей стране, не было бы больших трудностей на пути к успешному достижению поставленной цели, поскольку подобные предприятия в конечном счете имеют всегда главным образом символическое значение. Но так как эти останки должны быть привезены из Буэнос-Айреса, где герой нашей борьбы за независимость подвергался таким нападкам со стороны представителей мощного течения в общественном мнении, упорно враждебного его личности, а в особенности его деятельности на посту главы государства, этот вопрос по указанным причинам представляется деликатным и заслуживающим тщательного и объективного изучения. Я полагаю, что в настоящее время упомянутое течение в общественном мнении Аргентины снова набирает силу, и поэтому мы должны считаться с возможностью, что останки, находящиеся в Буэнос-Аиресском Историческом Музее, не являются подлинными. В этом случае против нас, без сомнения, повели бы коварную пропагандистскую кампанию, и мы рисковали бы даже оказаться в смешном положении.

Никто не может сомневаться в подлинности документа, о котором я говорю (речь идет о документе, по-видимому, доказывающем подлинность останков). Однако, на мой взгляд, он неубедителен, поскольку тот, кто долгое время держал эти реликвии «в коробке из- под вермишели», а потом подарил их иностранцу, недвусмысленно говорит нам, что они никогда не вызывали у него никакого интереса и не пробуждали патриотического чувства».

Мануэль Пенья Вильямиль (24 марта 1961)

«Чтобы информировать Ваше превосходительство, придерживаясь критериев строго научного исследования, необходимо ответить на два вопроса, хотя и связанных между собой, по требующих различной постановки. Во-первых, достоверно ли, что останки, находящиеся в Буэнос-Айресском Национальном Историческом Музее, принадлежали Пожизненному Диктатору? Во-вторых, позволяет ли правительству нынешнее состояние исторических исследований по данному вопросу предпринять официальные шаги для возвращения этих останков?

Что касается первого вопроса, то я заявляю, что не могу с уверенностью ни отрицать, ни утверждать, что эти останки являются подлинными. Для любого ответа необходимо предварительное рассмотрение методов, которым следовал сеньор Лоисага при эксгумации останков в бывшей церкви Энкарнасьон. Рассказ об эксгумации содержится в письме самого сеньора Лонсаги аргентинскому историку доктору Эстанислао Себальосу. Парагвайский историк Рикардо Лафуэнте Мачаин в своей работе «Смерть Пожизненного Диктатора и эксгумация его останков» воспроизводит этот рассказ без существенных изменений, не опираясь на новые исследования. В качестве свидетелей эксгумации называются отец Векки и сеньор Хуан Сильвано Годой. Последний при этом достал из той же могилы другой череп, который хранится в Асунсьонском музее, носящем его имя.

Образ действий сеньора Лоисаги при упомянутой эксгумации вызывает у нас следующие замечания:

а) он был движим не духом серьезного и беспристрастного исторического исследования, а политическими страстями; б) он не позаботился о компетентном осмотре эксгумированных останков, чтобы устранить возможность ошибки». (Следуют другие соображения, ставящие под вопрос подлинность останков, которую доказывали, опираясь на сообщение парагвайского врача доктора Педро Пеньи, напечатанное в асунсьонской газете «Ла Пренса» от 19. 2. 1898, и на играющую главную роль в этоммузейном споре знаменитую френологическую работу аргентинского врача доктора Феликса Ф. Оутеса, опубликованную в Бюллетене Института исторических исследований, фак. философии и литературы, том IV, с. 1 и далее. Буэнос-Айрес, 1925.)

Юлий Цезарь Чавес (28 марта 1961)

«В середине 1841 года парагвайскую политическую атмосферу возмутила начавшаяся горячая полемика относительно жизни и деятельности Верховного. По рукам ходили памфлеты и пасквили и в прозе, и в стихах. Противники и приверженцы покойного Диктатора рьяно ринулись в бой. Первые утверждали, что Верховный не достоин покоиться в церкви, и во всеуслышание заявляли, что доберутся до его останков и бросят их на мусорную свалку. Здесь уместно напомнить, что однажды утром, вскоре после смерти Верховного, на двери церкви появилось воззвание, написанное от его имени, в котором говорилось, что он в аду и умоляет убрать его прах из святого храма для облегчения его грехов. Некоторые семьи, которые Верховный яростно преследовал, в том числе семья Мачаин, не скрывали своего намерения выместить свою ненависть к нему на его останках. Но и приверженцы Верховного не оставались бездеятельными. Они организовывали одну за другой народные демонстрации, и толпы манифестантов стекались к могиле своего вождя. В течение 1841 года напряжение возрастало и, по-видимому, достигло своей кульминации 20 сентября, в первую годовщину смерти Верховного Диктатора. Разгоревшиеся страсти грозили привести к гражданской войне; атмосфера накалялась, ставя под угрозу мир в стране, столь необходимый для решения внешнеполитических, экономических и социальных проблем. Тогда консулы энергично вмешались: распорядились разобрать склеп, где находились останки Верховного, и похоронить их «неизвестно где». По версии Альфреда Демерсэ («Доктор Франсия, диктатор Парагвая», 1856), «он был погребен в церкви Энкарнасьон, и гранитная колонна указывала приверженцам усопшего место его последнего пристанища, которое они благоговейно чтили. Говорят, что вскоре после годовщины этого скорбного дня склеп исчез, и распространился слух, по-видимому достоверный, что останки знаменитого доктора Франсии были перенесены на церковное кладбище. Однако консульское правительство, которое пошло на эту тайную меру, руководствуясь политическими соображениями, отвергало всякую мысль о бесполезном осквернении праха. Верховный покоится ныне в том месте, которое эти милосердные люди избрали для него, но его могила все еще бросает тень на его преемников».

Томас Джефферсон Пэйдж, командир американского корабля «Уотер Уич», прибывшего в Парагвай с разведывательной миссией, говорит по этому поводу: «Церкви содержатся в хорошем состоянии, но одну из них посещает заметно меньше верующих, чем другие. Добрые люди редко упоминают о ней, ибо из-за ее святой ограды исходит веяние некой тайны, внушающей страх. Однажды ясным утром, когда храм, как обычно, был открыт для молебна, надгробье оказалось разобранным, а кости тирана навсегда исчезли. Никто не знал, никто и не спрашивал куда. Прошел только слух, что дьявол потребовал свое: тело и душу. (La Plata, The Argentina Confederation and Paraguay. London, 1859.)