Аугусто Бастос - Я, верховный

Ваши отвары и настои уже не могут ухудшить мое состояние. Но они и нс излечат моих внутренностей, как бы оторвавшихся и висящих в воздухе, наподобие садов Семирамиды. Старые мехи моих легких скрипят, износившись от бесчисленных вдохов и выдохов. Зажатые между ребрами, они простерлись на десять с лишним тысяч квадратных лиг, на сотни тысяч дней. Они вызывали потопы, бури, горячее дыхание пустынь. Ими дышит политическое целое, Государство. Вся страна дышит легкими того, кто есть Он-Я. Простите, Ваше Превосходительство, я не совсем понял ваши слова насчет легких того, кто есть Он-Я. Вы, дон Висенте, так же как другие, никогда ничего не понимаете. Вы не смогли помешать моим легким превратиться в два пыльных мешка. Бедный невежда! Подумать только, что вы станете предком одного из самых выдающихся полководцев нашей страны [119] Речь идет о маршале Хосе Феликсе Эстигаррибии, герое войны между Парагваем и Боливией (1932—1935). . Если бы, защищая мое здоровье, вы следовали той же стратегии, что и ваш потомок, который чуть не голыми руками защитил-отвоевал Чако от потомков Боливара, вы бы уже вылечили меня. Тогда вы сделали бы честь своей профессии. Искусство лечить тоже военное искусство. Но в каждой семье есть таланты и бездарности.

Горе-лейб-медик, вы не сумели заткнуть ни одной из дыр, через которые из меня сыплется песок. Вы входите и объявляете: правительство тяжело больно! Вы думаете, я этого не знаю? Мой лейб-медик не только не лечит меня. Он убивает, изо дня в день губит меня. Он приходит ко мне с карканьем, с опасениями по поводу уже излеченной лейб-болезни. Пророчит смертельные кризисы, когда они уже прошли. Точно так же он ведет себя с другими пациентами-умирающими. Часовой, который стоит у моей двери, сегодня утром похоронил мать, жену и двоих детей. Всех их лечили вы. Своими предписаниями вы убили больше людей, чем моровые поветрия. Как и ваши предшественники, Ренггер и Лоншан.

Что касается меня, ученый эскулап, то разве вы не прописывали мне отвары из левой лапы черепахи, мочи ящерицы, печени броненосца, крови, взятой из правого крыла белого голубя? Смехотворные глупости! Знахарство! Чтобы заставить меня съесть улитку, вы с таинственным видом предписываете мне: прикажите поймать дочь земли, лишенную костей и крови, которая ползает, неся свой дом на спине. Прикажите сварить ее. Натощак пейте бульон. Потом ешьте мясо. Если бы мое здоровье зависело от этих несчастных ятитас [120] Улиток (гуарани). , я бы уже давно вылечился. Колики по-прежнему влюблены в мое нутро. Что вы прописываете по этому случаю? Всего лишь растертый мышиный помет, поджаренный на дровах из бразильского дерева. Неужели вы думаете, что я дам себя отравлять такой дрянью? Я подозреваю, сеньор лейб-медик, что заболеваю от одного вашего присутствия. Когда я вдруг вижу ваши растрепанные космы, ваши седые бакенбарды, ваши очки, поблескивающие в полутьме, ваш огромный череп на тараканьих лапках, я соскакиваю с кровати и бегу в нужник. Я уже не говорю о выражении лица: самодовольная брюзгливость, словно нимбом, окружает вашу громадную голову, приставленную к телу карлика. Настоящий Харон, в любой час плывущий в своей мрачной ладье по глади пола вокруг моего стола и моей кровати.

То же самое было у меня с Ренггером и Лоншаном.

Швейцарские врачи Иоганн Ренггер и Марселей Лоншан в 1818 г. прибыли в Буэнос-Айрес, где завязали дружбу со знаменитым естествоиспытателем Эме Бонпланом. Не предчувствуя, что ждет в Парагвае его самого ввиду неустойчивой политической обстановки в Ла-Плате, французский ученый посоветовал своим молодым друзьям попытать счастья в Парагвае. Путешественники нашли, что «царство террора», каким некоторые рисовали эту страну, на самом деле в своей строгой обособленности настоящий оазис мира. Они были любезно приняты Верховным, который создал им все условия для научных занятий и медицинской практики, несмотря на горький опыт своих отношений с двумя другими европейцами, братьями Робертсонами, которые побывали в Парагвае за несколько лет до того и к которым мы еще вернемся. Пожизненный Диктатор назначил швейцарцев военными врачами в казармы и тюрьмы, где они выполняли также обязанности судебных экспертов. Иоганн Ренггер, которого Верховный называл Хуаном Ренго [121] Ренго — по-испански «хромой». по созвучию, а также потому, что он действительно был хромым, стал его личным врачом. Позднее Диктатор заподозрил, что швейцарцы находятся в тайных сношениях с его врагами из «двадцати семейств», и его симпатия к ним сменилась

возрастающей враждебностью. В 1825 г. им пришлось покинуть Парагвай. Два года спустя они опубликовали «Исторический очерк революции в Парагвае», первую книгу о пожизненной диктатуре. Переведенная на многие языки, она пользовалась большим успехом за пределами Парагвая, но се распространение внутри страны Верховный запретил под угрозой самых суровых наказаний, рассматривая ее как злокозненный памфлет против его правительства и «скопище лживых измышлений». Книгу Ренггера и Лоншана, первая часть которой написана по-французски, а вторая по-немецки, можно без преувеличения назвать классической работой об этом периоде парагвайской жизни: она «ключ и фонарь», необходимые для проникновения в таинственную действительность, ни с чем не сравнимую в американском мире, а также в характер еще более загадочной личности, человека, который, пользуясь почти мистической абсолютной властью, железной рукой выковал парагвайскую нацию. (Прим, сост.)

Они меня пользовали с непоправимой небрежностью. Смотрели на мои недуги, словно на трещины в стене. Не знаю, почему я назначил вас моим личным врачом, дон Хуан Ренго, отчитал я его как-то раз. Как жаль, что у меня нет, как у Наполеона, своего Корвизара [122] Корвизар, Жан (1755—1821) — знаменитый французский врач и ученый, член Французской академии. Был личным врачом Наполеона ! Его волшебные отвары позволяли великому человеку неизменно сохранять утреннюю свежесть и бодрость. Я не могу требовать от вас, чтобы вы сменили мне желчный проток и кишечник, как хотел Вольтер. Не могу пить в больших количествах жидкое золото, как это делали — я где-то читал об этом — властители древности, чтобы отдалить свой смертный час. Не могу проглотить философский камень. Не жду от вашей лечебной алхимии раскрытия тайны царского бальзама. Но должны же вы были по крайней мере попытаться изготовить скромное диктаторское питье. Разве я когда-нибудь просил вас вернуть мне молодость? Разве я требовал от вас сделать так, чтобы мой член опять восставал, как стрелки часов в полночный час? А ведь только этого и просили бы у всех божеств вселенной дряхлые, лысые, сгорбленные, мерзкие, циничные, беззубые, бессильные старики. Ничего подобного я не жду от вас, уважаемый доктор. Как вы знаете, я обладаю мужественностью другого рода. Она не истощается с телесным истощением. Не ослабевает. Не ведает старости. Я сберегаю свою энергию, расходуя ее. Подстреленный олень знает спасительную траву; когда он съедает ее, стрела исторгается из его тела. Собака, которая гонится за оленем, тоже знает траву, позволяющую оправиться, отведав когтей и зубов тигра. Вы, дон Хуан Ренго, знаете меньше оленя, меньше собаки. Настоящий врач тот, который переболел всеми болезнями. Чтобы лечить людей от сифилиса, чесотки, проказы, геморроя, надо сначала испытать на себе все эти недуги.