Жозе Эса де Кейрош - Преступление падре Амаро. Переписка Фрадике Мендеса

Уже совсем стемнело, когда дилижанс, светя двумя фонарями, въехал на мост; заморенные белые клячи расхлябанной рысью выкатили его на Фонтанную площадь и стали у трактира Круса. Приказчик либерала Патрисио тотчас же схватил пачку «Народной газеты» и побежал на Базарную площадь; кучер Батиста, с трубкой в зубах, начал распрягать лошадей, беззлобно ругаясь. Тут один из пассажиров, в цилиндре и длинном, монашеского покроя, плаще, ехавший рядом с кучером на козлах, осторожно спустился на мостовую, держась за железные поручни, затем потопал ногами, чтобы размяться, и огляделся по сторонам.

— Амаро! — воскликнул, подходя, каноник Диас. — Разбойник! Наконец-то!

— А, вы здесь, дорогой учитель! — радостно откликнулся новоприбывший. Они обнялись; коадъютор, сняв шапочку, застыл в низком поклоне.

Несколько минут спустя обыватели, сидевшие в лавках, могли наблюдать, как через Базарную площадь, между неповоротливым каноником Диасом и тщедушным коадъютором, шел, чуть сутулясь, высокий человек в длинном плаще с капюшоном. Все догадались, что это и есть новый соборный настоятель. Завсегдатаи аптеки единодушно решили, что падре Амаро «из себя очень видный».

Жоан Биша открывал шествие с баулом и матерчатым саквояжем в руках; к этому времени он был уже навеселе и мурлыкал себе под нос «Благословен господь».

Было почти девять часов, давно стемнело. Во всех домах, выходивших на Базарную площадь, уже спали, только в лавках под аркадой уныло желтели огоньки керосиновых ламп, сквозь стекла витрин смутно виднелись фигуры покупателей, которым не хотелось прерывать ленивую беседу у прилавка и отправляться спать. Сходившиеся к площади улицы, извилистые, темные, с редкими и тусклыми фонарями, совсем опустели. В тишине разносились медленные удары соборного колокола: звонили по усопшим.

Каноник Диас неторопливо рассказывал молодому коллеге, какую подыскал для него квартиру. Отдельный дом он решил не снимать: пришлось бы покупать мебель, нанимать прислугу, все это хлопотно и дорого. Хороший семейный пансион куда удобнее, а из таких пансионов (спросите хоть сеньора коадъютора) нет лучше, чем у Сан-Жоанейры. Воздух в комнатах свежий, образцовая чистота, никаких кухонных ароматов. Раньше это помещение снимал секретарь Гражданского управления, а до него — инспектор гимназий. Сама Сан-Жоанейра — женщина Богобоязненная, весьма почтенная, покладистая, отличная хозяйка… Сеньор коадъютор подтвердит.

— Ты будешь у нее как дома! На обед козидо {8} , жаркое, кофе…

— Позвольте задать один вопрос, дорогой учитель: во что мне это обойдется? — спросил Амаро.

— Шесть тостанов. Не сомневайся: это почти даром. У тебя будет спальня, небольшая гостиная…

— Отличная комната для приема посетителей! — почтительно вставил коадъютор.

— А до собора далеко?

— Рукой подать. Можно идти служить мессу прямо в ночных туфлях. В доме есть молодая девушка, — продолжал каноник Диас неторопливо и внушительно, — дочь Сан-Жоанейры. Двадцать два года, хороша собой. Немного своенравна, но сердце золотое… Мы пришли.

Они стояли на узкой улице, обстроенной низенькими, неказистыми домиками, как бы придавленными стеной старинного здания Богадельни; вдалеке тускло светился фонарь.

— Вот и твоя будущая резиденция! — объявил каноник и стукнул молотком в узкую дверь.

На первом этаже выдавались вперед две веранды с железными перилами старинного стиля; по углам их в деревянных кадках цвели традиционные кусты розмарина. Окна верхнего этажа были совсем маленькие, а изъеденная временем наружная стена напоминала покрытый вмятинами лист жести.

Сан-Жоанейра ждала на верхней площадке лестницы; еще одна женщина — хилая, в веснушках — стояла рядом и светила керосиновой лампой; фигура Сан-Жоанейры четко выделялась на фоне беленой стены, в ярком свете лампы. Это была рослая, дородная белолицая женщина степенного вида. Вокруг ее черных глаз уже виднелись морщинки; тщательно расчесанные волосы, покрытые красной наколкой, немного поредели на висках и в проборе; но руки у нее были округлые, грудь пышная, платье очень опрятное.

— Вот и ваш новый постоялец, сеньора, — говорил между тем каноник, поднимаясь по лестнице.

— Для меня большая честь — принять у себя сеньора соборного настоятеля! Великая честь! Да вы, наверное, устали! Легко сказать! Пожалуйте сюда! Осторожно, не споткнитесь, тут ступенька!

Она ввела гостя в небольшую комнату, окрашенную в желтый цвет, где стояло широкое канапе из плетеной соломы, а перед ним стол, покрытый зеленым сукном.

— Это ваша гостиная, сеньор настоятель, — сказала Сан-Жоанейра, — тут можно принять посетителей, отдохнуть… Здесь, — продолжала она, открывая дверь в смежную комнату, — будет спальня. В вашем распоряжении комод, платяной шкаф… — Она открыла один за другим все ящики, похлопала по кровати, чтобы показать, какие хорошие пружины в матраце. — Вот колокольчик, можете позвонить, если что понадобится… Ключи от комода лежат тут… Если вы любите подушки повыше… Одеяло одно, но можно, если угодно, дать еще…

— Прекрасно. Все очень хорошо, милейшая сеньора, — ответил священник тихим, мягким голосом.

— Если что понадобится… Только скажите! Все, что у меня есть, с удовольствием…

— Голубушка! — весело перебил ее каноник. — Прежде всего ему нужно поужинать!

— Ужин готов! Бульон ждет на плите с шести часов…

Она вышла, чтобы поторопить служанку; через мгновение ее голос уже слышался где-то на лестнице:

— Поворачивайся, Русинья, живей, живей!

Каноник тяжело опустился на канапе и втянул в ноздрю понюшку.

— Надо довольствоваться этим. Ничего лучшего не найдешь.

— Мне везде хорошо, дорогой учитель, — отвечал падре Амаро, сбрасывая башмаки и надевая домашние туфли с опушкой. — Как вспомню семинарию!.. О Фейране нечего и говорить. Дождь лил прямо на мою кровать.

С Базарной площади донеслось пение сигнальных рожков.

— Что это? — спросил Амаро, подходя к окну.

— Половина десятого. Играют зорю.

Амаро распахнул окно. В дальнем конце улицы тускло мигал фонарь. Ночь стояла непроглядно черная, над городом тяжелым сводом нависла тишина.

Когда горнисты оттрубили, где-то далеко, возле казармы, прокатилась барабанная дробь; по улице со всех ног пробежал молодой солдатик — видно, засиделся где-нибудь с девушкой в укромном уголке среди развалин замка. На стенах Богадельни раздавались пронзительные крики сов.

— Невесело у вас тут, — заметил Амаро.

Но Сан-Жоанейра уже кричала сверху:

— Прошу в столовую, сеньор каноник! Бульон на столе!

— Пойдем, пойдем! Ведь ты умираешь с голоду, Амаро! — заторопился каноник, тяжело поднимаясь с канапе. И, притянув его к себе за рукав, сказал: — Сейчас ты узнаешь, что такое куриный бульон, сваренный по всем правилам искусства. Пальчики оближешь!