Жозе Эса де Кейрош - Преступление падре Амаро. Переписка Фрадике Мендеса

— А почему?

Амаро сказал, что, по слухам, так принято в Риме.

— Да. Но почему? — приставал педант-каноник.

Амаро не знал.

— А потому, что господь наш Иисус Христос, причащая в первый раз, употребил белое вино. И по самой простой причине: в те времена в Иудее не изготовляли красного вина… Прошу еще порцию запеканки, сеньора.

Поскольку речь зашла о вине и о чашах, Амаро пожаловался на пономаря Бенто. Не далее как сегодня утром, собираясь надевать облачение (сеньор каноник как раз был в ризнице), падре Амаро вынужден был крепко отчитать Бенто: тот отдает стирать облачение некой Антонии, а эта бабенка самым скандальным образом сожительствует с плотником и недостойна даже притрагиваться к освященным предметам. Это первое. А второе — стихарь возвращается от нее такой грязный, что просто неудобно подходить в нем к святым дарам…

— Ах, посылайте ваши ризы мне, сеньор падре Амаро, посылайте их мне! — заволновалась дона Жозефа. — Моя прачка — пример добродетели и стирает очень чисто. Ах, для меня это большая честь!.. Я бы сама их разглаживала утюгом! Можно, если угодно, освятить утюг…

Но каноник, который в этот вечер был решительно в ударе, перебил ее и, повернувшись к падре Амаро, устремил на него глубокий взгляд.

— Кстати, насчет того, что я видел у тебя в ризнице; должен сказать, друг и коллега, сегодня ты допустил ошибку, за которую в школе бьют по рукам.

Амаро слегка встревожился.

— Какую ошибку, дорогой учитель?

— Облачившись, — размеренно поучал каноник, — и кланяясь перед распятием в ризнице, — причем оба диакона уже стояли по бокам от тебя, — ты вместо полного поклона сделал полупоклон.

— Позвольте, позвольте, дорогой учитель! — воскликнул падре Амаро. — Так полагается по всем текстам. «Facta reverentia cruci» — то есть «сделав поклон пред крестом»: это значит простой поклон, легкий наклон головы…

И для наглядности он сделал уставной полупоклон доне Жозефе; та вся затрепыхалась от гордости.

— Опровергаю! — загремел каноник; у себя дома, за своим столом, он не стеснялся навязывать свои мнения даже силой. — Опровергаю, опираясь на тексты. Вот они!

И он обрушил на оппонента каменные глыбы цитат из авторитетнейших церковных авторов: Лаборанти, Вальдески, Мерати, Туррино, Павонио.

Амаро отодвинул свой стул и встал в позу контроверзы — крайне довольный тем, что сейчас, при Амелии, положит на обе лопатки каноника, профессора теологической морали и непревзойденного знатока практической литургии.

— Подтверждаю! — воскликнул он. — Подтверждаю, опираясь на Кастальдуса…

— Стой, разбойник, — заревел дорогой учитель. — Кастальдус за меня!

— Нет, отец наставник, Кастальдус за меня!

Они вступили в яростный спор; каждый тянул к себе Кастальдуса и его авторитетное мнение. Дона Жозефа подпрыгивала на стуле от восхищения и шептала Амелии со счастливым смехом:

— Ай, ну что за святость! Ай, они святые!

Амаро продолжал с победоносным видом:

— И кроме того, дорогой учитель, на моей стороне здравый смысл. Primo: текст, о котором я уже говорил. Secundo: пока священник находится в ризнице, на голове у него надета шапочка, при полном поклоне шапочка может свалиться, и будет нехорошо. Tertio: получается абсурд, потому что поклон перед ризничным распятием, до мессы, окажется глубже, чем поклон перед алтарным распятием, после мессы.

— Но ведь поклон перед алтарным крестом… — начал было каноник.

— Должен быть половинным. Читайте в уставе: «Caput inclinat» [36]. Читайте Гавантуса, читайте Гаррифальди. Да иначе и быть не может. И знаете почему? Потому что после мессы священник достигает высшей точки своего значения: он уже причастился тела и крови господа нашего Иисуса Христа. Стало быть, я прав.

И, все еще стоя, он с торжеством потер руки.

Каноник опустил голову, точно оглушенный вол, сплющив двойной подбородок о повязанную вокруг шеи салфетку. Потом, помолчав, сказал:

— В твоих словах есть доля истины… Именно это я и хотел услышать… А ученик не посрамил учителя! — И он подмигнул Амелии. — Что ж, значит, надо выпить! А потом сестрица нам соорудит горяченького кофейку!

Внизу раздался резкий звон колокольчика.

— Это Сан-Жоанейра, — сказала дона Жозефа.

Вошла Жертруда с шалью и мантильей.

— Вот прислали для менины Амелии. Сеньора велели кланяться, а сами не пришли: нездоровы.

— С кем же я пойду домой? — испугалась Амелия.

Каноник потянулся к ней через стол и похлопал ее по руке:

— В крайнем случае я к твоим услугам. Не тревожься за свою скромность, девушка.

— Что еще выдумали, братец! — закричала старуха.

— Замолчи, сестрица. Что сказал святой человек, то свято.

Падре Амаро шумно его поддержал:

— Каноник Диас совершенно прав! Что сказал святой, то свято. За ваше здоровье!

— За твое!

Они чокнулись, весело подмигнув друг другу, уже в полном согласии после недавнего спора. Но Амелия была неспокойна.

— Господи Иисусе, что случилось с маменькой? Что с ней такое?

— А что с ней может быть? Приступ лени! — смеялся падре Амаро.

— Не расстраивайся, милочка! — сказала дона Жозефа. — Я сама тебя провожу! Мы все тебя проводим…

— Понесем менину в портшезе, под балдахином! — хрюкнул каноник, срезая кожуру с груши.

Но вдруг он отложил нож, выкатил глаза и прижал руки к животу.

— Ох, и мне тоже что-то нехорошо…

— Что с вами? Что с вами?

— Колет, будто иглой. Ничего, уже прошло.

Дона Жозефа встревожилась и попыталась отнять у него грушу. В последний раз его схватила колика, когда он поел фруктов…

Но каноник был упрям и надкусил грушу, ворча:

— Да прошло уже, прошло.

— Это у него от сочувствия к вашей маменьке. Симпатия! — шепнул Амелии падре Амаро.

Но каноник вдруг вскочил, оттолкнул кресло и скрючился.

— Мне плохо, мне плохо! Иисусе Христе! А, д-дья-вол! У-у-у… Ой! Ой! Умираю!

Все сгрудились вокруг него. Дона Жозефа обхватила его рукой и повела в спальню, крикнув служанке, чтобы бежала за доктором. Амелия бросилась на кухню согреть кусок шерстяной фланели, чтобы положить больному на живот. Но шерстяная фланель куда-то запропастилась, Жертруда суетилась, натыкаясь на стулья, ища по всему дому свою шаль.

— Да иди без шали, дура! — прикрикнул на нее Амаро.

Девушка выскочила из гостиной. Каноник в комнате испускал хриплые вопли.

Амаро, не на шутку испугавшись, вошел к нему. Дона Жозефа стояла на коленях у комода и бормотала молитвы перед большой литографией Богоматери, а бедный учитель, лежа на кровати животом вниз, кусал подушку.

— Послушайте, сеньора, — строго сказал Амаро доне Жозефе, — теперь не время молиться. Надо что-то предпринять… Что вы обычно делаете, когда у него случается приступ?