Разипурам Нарайан - Продавец сладостей. Рассказы. «В следующее воскресенье». «Боги, демоны и другие»

Помимо всех прочих соображений, это ведь вопрос места. Пусть у вас самый просторный кабинет на свете и самый необозримо огромный письменный стол, все равно день ото дня свободное пространство будет сокращаться и неизбежно настанет время, когда, как говорил Шоу, «мертвые вытеснят с земли живых». Не следует обижаться на слово «мертвые». Любое письмо, пролежав неделю, становится мертвым, и тогда все, что вы можете с ним сделать, это засунуть его куда-нибудь подальше. При этом не пострадает ни та, ни эта сторона. За одну неделю дела, представлявшиеся важными и неотложными, оказываются пустячными и никому не нужными. Одни только государственные учреждения собирают огромные запасы бумаг, не ввергая их в исполинские корзинки. Они, видите ли, боятся, что когда-нибудь, в будущем, какие-нибудь из этих бумаг могут понадобиться для справок и ссылок. Но право же, на мой взгляд, чем меньше можно будет получать справок и ссылок по любому вопросу, тем уютнее будет житься в этом мире. Мы оцениваем всякое дело не просто по его настоящему значению, а в зависимости от висящего на нем мертвого груза прошлого.

Думается мне, что более систематическое применение К. для Б. поможет разрешить и проблему перенаселения в целом. Сейчас повсюду ощущается теснота, недостаток места под солнцем, и не только для рода людского, но также и для бумаг и документов. И в этом К. для Б. могла бы оказать человечеству неоценимую помощь.

Корзинка для бумаг — не менее подходящее хранилище также и для плодов внезапно нахлынувшего литературного вдохновения. Для меня есть что-то очень притягательное в холодной непредвзятости, с какой она принимает всякую литературную продукцию. Случалось, я отправлял в нее по нескольку тысяч слов из нового романа — результаты многих дней изнурительного труда; и должен сказать, что ничего, кроме пользы, мне от этого не было. Когда заставишь себя совершить подобный акт, испытываешь ощущение свободы, легкости и садишься вновь за уничтоженную главу с новыми силами и более ясным планом.

Помимо отношения к бумажному изобилию, великая корзина сама по себе стоит того, чтобы ее приобрести. Она — прекраснейшее из всех творений рук человеческих. В ней есть симметрия, есть стройность, есть гармония и человечность. И она заслуживает более видного места, чем темное и мрачное подстолье.

Знать мало — опасно, всякий это знает; но опасно также знать много и знать лишнее. Одна из величайших наших оплошностей состоит в том, что мы не определили границ желательного знания, не выработали мерила для точного исчисления наших умственных способностей. Настало время пересмотреть все наши представления касательно восприятия знаний и сведений. Достоинство человека будет в конечном счете определяться не тем, как много знаний он приобрел, а тем, как велики те знания, которых он сумел не приобрести. Так диктует нам необходимость, ибо у нас начинают обнаруживаться все симптомы умственной перегрузки, подобной той перегрузке, от которой оседает грузовик и кренится автобус.

Люди стремятся узнать слишком много всего, и это не идет им на пользу. Взять, к примеру, собственное внутреннее состояние: из двух человек тому, кто знает, какие процессы совершаются у него в организме, гораздо труднее сохранить бодрость и здоровье, нежели тому, который ничего в этом не смыслит. Кусок станет у вас поперек горла, если вы будете настолько просвещены, что сможете с точностью определить содержание калорий и витаминов в каждом глотке. Один доктор жаловался мне, что есть пациенты, которые слишком много знают о работе собственного сердца, они прислушиваются к каждому его удару и склонны впадать в панику, если, поднявшись по крутой лестнице, испытывают малейшее сердцебиение, но не соглашаются принимать лекарства, пока им не объяснят их состав и механизм действия, и потому не ведают ни минуты спокойного, беззаботного, здорового житья. В противоположность этим знатокам есть у него один старый пациент, у которого за плечами груз восьмидесяти пяти лет и кровяное давление в 230 единиц, но он слыхом не слыхал ни о каком давлении и тромбозе, а, между прочим, перенес три серьезных приступа и всякий раз поднимался после них как ни в чем не бывало, оставшись почти таким же бодрым и здоровым, как и до болезни. Полежит в постели дня три, ну, четыре, прилежно выполняя все указания врача и беспрекословно принимая лекарства, и считает себя совершенно здоровым — «вот только пахта, что он похлебал намедни, немного ему повредила, руки, ноги как свинцом налиты». Беда большинства людей в том, что они читают слишком много книг, набираются разных обрывков естественнонаучных и медицинских знаний и словечек из докторского жаргона и из-за этого сами оказываются творцами собственного несчастья. В интересах общества мой знакомый врач предлагает впредь печатать книги по медицине на совершенно особом языке, понятном исключительно специалистам.

Многое можно еще прибавить в пользу той мысли, что счастье в неведении. Правда, могут сказать, что я поборник обскурантизма, и это в наши дни, когда все государства мира борются за дальнейший рост просвещения и расширение средств всевозможного познания. Повсюду беспрерывно работают всяческие семинары и конференции по вопросам всенародного образования, неустанно проводятся кампании по ликвидации безграмотности. Но все-таки, по-моему, неуемная погоня за знаниями и сведениями — явление нездоровое. Будь моя воля, я организовал бы всемирный фестиваль «Хочу меньше знать», а вслед за ним учредил день борьбы за распространение здорового невежества. Как именно будут проходить торжества, покажет будущее, но в одном я уже сейчас уверен: в эти дни люди дадут зарок ничего не узнавать и примут решение хранить полное невежество по тем или иным вопросам. Возможности тут неограниченные. Сколько ни рассуждай, словами не передашь всех упоительных аспектов этого состояния. Если технике невежества будет уделено должное внимание, я верю, что человек сумеет, когда захочет, выключать свой ум и в счастливом забвении трясти головой в ответ на вопрос: «Сколько будет дважды два?» или «Какой город — столица Англии?» Это, конечно, будет уже перегиб в другую сторону. Осуществив его, мы сможем начать все сначала, будучи теперь в состоянии здраво судить о том, сколько и чего нам следует знать.

Люди, как правило, относятся к ослу с величайшим безразличием. Однако настало время этому существу потребовать от цивилизованного общества своей законной доли внимания. Пока что осел остается самым незаметным животным в мире. Правда, Эзоп изобразил его однажды в львиной шкуре — единственный раз, когда ему была приписана хоть сколько-нибудь положительная роль. Может быть, еще в «Панчатантре» содержится нечто в том же роде. Но если отвлечься от этих нехарактерных случаев, человечество в целом совершенно не обращает на него внимания — главным образом потому, что он живет и никому не мешает. Но всякое достоинство хорошо в меру. Добродетель прекрасна только до определенных пределов, дальше она становится самоубийственной. Если бы господь наделил это животное хоть толикой драчливости, какую мы наблюдаем иногда, скажем, у коровы, люди относились бы к нему по-иному. Ведь считается, что удар его копыта убивает наповал. Впрочем, я лично в это не поверю, пока не получу убедительного свидетельства из первых рук — либо от прямого, наблюдателя, либо от самого пострадавшего.