Ричард Олдингтон - Прощайте, воспоминания: сборник

За неделю до свадьбы тетя Урсула неожиданно посетила Освальда. На лице ее написано было благоволение, не предвещавшее ничего хорошего. Перепуганный Освальд заподозрил, что она надумала преподать ему парочку добрых, а возможно, интимных советов относительно его супружеских обязанностей. Он оказался прав лишь отчасти: тетя Урсула была слишком хорошо воспитана, чтобы, не таясь, заглядывать в чужие спальни.

Она заговорила таким дурацки торжественным тоном, что Освальду стало и смешно и страшновато.

— Освальд, ты делаешь очень и очень ответственный шаг на жизненном пути.

— Да, тетя.

— Брак — это не шутка. Вы, молодежь…

Она умолкла, ибо забыла нужное место в тщательно подготовленной речи.

— Да, тетя? — спросил Освальд с наивным лукавством.

— Я хотела предостеречь тебя на основании собственного опыта, но, пожалуй, лучше положиться на твою чуткость.

— Да, тетя.

— Где твоя банковская книжка? — спросила она, резко переменив тон. Освальд порылся в ящике и вручил ей книжечку в кожаном переплете, с красивой надписью «М-р Освальд Карстерс». Вооружившись лорнетом, она внимательно просмотрела последние страницы.

— Гм. Я вижу, у тебя все еще перерасход в девяносто фунтов, несмотря на те деньги, что ты от нас получил, и на твои доходы. Чем ты можешь это объяснить?

— Тетя, дорогая! — взмолился Освальд. — Ведь надо же человеку жить, черт побери!

— Но жить по средствам, Освальд. В особенности же, когда он берет на себя ответственность за Любимое Существо.

Для английского джентльмена характерно, что чем дольше он чувствует, чем больше хотел бы сказать, тем вернее теряет дар речи. Освальд чувствовал и хотел бы сказать очень многое: что тетки сами его воспитали, а значит, в какой-то степени сформировали его характер; что не грех бы им часть тех денег, которые они, судя по их намекам, решили ему завещать, подарить ему теперь, чтобы он мог жить беззаботной жизнью холостяка — единственно ему приятной; что они, пользуясь его беспомощностью, нещадно им помыкают; что они заставили его лицемерно притвориться, будто ему нужна карьера; что тетя Урсула, попросту говоря, приказала ему взвалить на себя ответственность за Любимое Существо, с которым сама же его и свела. Все это и еще многое ему хотелось сказать, но, к величайшему своему стыду и досаде, он выдавил из себя только роковые покорные слова:

— Да, тетя.

— Так вот, Освальд, послушай, — и она почти угрожающе ткнула в него лорнетом. — Мы, то есть другие твои тетки и я, очень подробно это обсудили. При всей нашей любви к тебе мы не можем скрыть, что ты нас разочаровал. Когда мы соглашались на твою горячую просьбу разрешить тебе избрать карьеру писателя, мы никак не ожидали, что это согласие ты используешь как предлог для пустой траты времени. Но оставим это. Мы надеемся и верим, что теперь, полнее осознав свою ответственность, ты будешь добросовестно добиваться успеха на самим тобою избранном пути. Оставим это.

— Я… — с отчаянием выпалил Освальд… и осекся. Ему до смерти хотелось послать тетку ко всем чертям, крикнуть ей в лицо, что не нужно ему никакой карьеры, что он не хочет жениться, что от нее ему нужно одно — триста фунтов в год и свобода. Но, увы, — он понял, что дело зашло слишком далеко, возвращаться поздно, так уж лучше идти вперед. Опять же, если послать тетку ко всем чертям, это едва ли убедит ее дать ему триста фунтов годовых, хотя, возможно, и обеспечит ему небезопасную свободу — жить на перерасходы и убывающий ка питал.

Тетя Урсула подождала его ответа, но, видя, что он только ежится, потеет и молчит, она снова ткнула и него лорнетом и продолжала:

— Мы, то есть другие твои тетки и я, решили, что в денежных делах ты недостаточно серьезен и что мы не исполнили бы своего долга, если бы дали тебе при твоих расточительных вкусах и склонности к безделью довести себя и Джулию до полной нищеты. Прочитай вот это.

«Это» оказалось документом, который тетя Урсула достала из сумочки и протянула Освальду таким жестом, словно приставляла к его виску пистолет. Сердце у Освальда сжалось, когда он постепенно осознал, что документ этот — распоряжение управляющему банком выплачивать со счета Освальда пятьдесят фунтов стерлингов в год ему самому, а остальное, за вычетом подоходного налога, перечислять на текущий счет «моей жены Джулии Карстерс» до тех пор, пока этот брак будет длиться. Освальд почувствовал, что у него захватило дух, точно от сильного удара под ложечку. Откуда-то издалека до него доносился голос тетки.

— Джулия — разумная девушка, — говорила она, — и близко принимает к сердцу твои интересы и твою карьеру. Она возьмет на себя твои расходы и будет заботиться о том, чтобы ты жил прилично и ни в чем не нуждался. А у тебя остается фунт в неделю карманных денег и все, что ты заработаешь (а это, я надеюсь, будет немало). Если вы почему-нибудь расстанетесь — от чего сохрани бог, — это условие автоматически теряет свою силу.

— Но, тетя, — простонал Освальд, — почему я должен отдать Джулии весь свой доход?

— Я уже объяснила тебе, Освальд. Это единственный способ оградить тебя и Джулию от бедности и всякого риска. Ну вот, будь умником и подпиши. Поверь, мы все сделаем, как лучше. Подпиши, и я тотчас улажу дело с твоим перерасходом и внесу на твой счет триста фунтов. На них ты купишь Джулии свадебный подарок — новенький двухместный автомобиль. Ну, дорогой, не мешкай, времени у тебя осталось не так уж много.

— Но, тетя… — снова начал Освальд.

Тетя Урсула так свирепо ткнула в него лорнетом, что он весь сжался.

— Оставим глупости, Освальд. Не хочешь же ты, чтобы накануне свадьбы семья отказалась от тебя и обрекла тебя на нищету?

— Нет, тетя, — сказал Освальд, теперь уже окончательно укрощенный. Не может быть, подумал он, чтобы Джулия оказалась таким же тираном, как эти гарпии-тетки.

— Тогда возьми перо и подпиши.

И Освальд, негодуя, сердясь и все еще на что-то надеясь, подписал купчую и был продан в рабство.

После всех этих бурь, от которых впору было сойти с ума любому джентльмену смирного нрава, Освальд мечтал о супружестве, как о тихой пристани, где он отдохнет от унижений, где не будет ни теток, ни опостылевшей ему карьеры. С помощью всяких благовидных доводов он убеждал себя, что уж лучше быть на содержании и иметь пятьдесят фунтов карманных денег, нежели пользоваться свободой, сопряженной с риском перетрат и проистекающими из них ужасами, реальными и воображаемыми. Подобно герою Корнеля, Освальд «мечтал унизиться». И Джулия, во всяком случае на первых порах, была к нему очень добра. Восемьсот фунтов в год и собственный мужчина казались ей прочными благами в нашем неустойчивом мире. И еще ей нравилось развращать своего неуча мужа. Женское властолюбие (это наследие счастливого матриархального каменного века) проявляется не сразу и растет лишь по мере того, как падает престиж полоненного мужчины. Джулия, удовлетворенная и разнеженная, снисходительно улыбалась прихотям мужа, так что Освальд, можно сказать, пользовался привилегиями любимой из наложниц. Сплошь и рядом ему разрешали самому выбирать себе времяпрепровождение, и на несколько месяцев двор Людовика XV, елизаветинская драматургия и роман в манере Пруста были преданы забвению, что вызывало у Освальда чувство искренней благодарности.