Франсуа Фенелон - Французская повесть XVIII века

В таком торжестве моих чар был бы для меня особый утонченный вкус. Я не сомневалась в своей привлекательности, доказательств тому было сколько угодно, но все каких-то не очень убедительных. До сих пор по мне вздыхали молодые люди или ничем не примечательные, или свободные, то есть не имеющие избранниц, никого не любящие и никем не любимые, — диво ли, что они попадались ко мне в сети? Из этого следовало, что я хотя и обольстительница, но покамест заурядная и, значит, надобно раздобыть из ряда вон выходящее подтверждение моей неотразимости. Тщеславие требовало от меня поклонника, который бежал бы из чужого плена, чтобы сдаться в плен мне, или предпочел бы попытку овладеть моим сердцем лестному владычеству над сердцем, уже покоренным.

Я придумала, как нанести брюнетке сокрушительный удар. Мне сказали, что она в тесной дружбе с одной из моих родственниц, но, будь на ее месте моя родная сестра, я и сестру бы не пощадила. Ведь на карту было поставлено тщеславие кокетки, а когда у нас, у женщин, появляется возможность сорвать банк в такой игре, мы о жертвах не думаем. В этом отношении я была настоящая женщина, вернее сказать, моей жадности к подобным выигрышам хватило бы на пятерых женщин.

Брюнетка по сей день не простила мне — и напрасно. Пусть бы ненавидела в те времена, это еще куда ни шло, но неприязнь такого рода должна быть мимолетной. Говорю тебе, случись со мной этакий конфуз, я заранее порицаю себя, если поддамся злому чувству и позволю ему длиться дольше нескольких дней».

«Ты, надеюсь, не забыла, — продолжала рассказчица, — что у меня уже было двое вздыхателей; одного я удерживала при себе из кокетства, а к другому питала сердечную склонность. Не пуская в ход хитрости, двух таких поклонников не сохранишь. Кокетке дорого даются радости тщеславия — ведь за них приходится платить радостями сердца. Поэтому она порою даже перестает быть кокеткой. Чтобы приумножить славу, не дать ей померкнуть, приходится идти на уловки, а вот чтобы любить — никаких уловок не нужно, это чувство сладостно само по себе, и его не ищешь, оно само тебя находит.

Короче говоря, утвердить за собой две столь незаурядные победы, как мои, задача нелегкая, и требуется большая отвага, чтобы замыслить при этом третье завоевание. Но скажу тебе прямо, тут я отличаюсь от большинства женщин. Дело в том, что я выпутываюсь из самых сложных положений отнюдь не с помощью ума или особого искусства, не ломаю себе голову, а просто развлекаюсь и следую своему чутью; вот и все мои таланты — с их помощью я всегда остаюсь в выигрыше. Самые хитроумные ходы, самые невероятные проделки не стоят мне ни малейшего труда; находчивость заложена в моей натуре, я действую безотчетно и всегда попадаю в цель, из всего извлекаю удовольствие, даже из насилия над собой, даже когда отказываю тому, кого люблю, ради того, к кому равнодушна.

Насколько я могу судить, этой гибкостью ума и сердца, этой решимостью одерживать новые победы, не отказываясь притом от уже завоеванных крепостей, сколько бы их ни было, этой способностью справляться с трудностями, которые я не умею предвидеть, зато умею одолевать тем более ловко, что не пытаюсь изловчиться, этим искусством мучить поклонников безудержным кокетством, но так, чтобы они не только не роптали, но и не догадывались о нем, — повторяю, этими преимуществами над другими женщинами я, видимо, обязана ненасытному желанию чувствовать свою неотразимость и властной потребности постоянно ее подтверждать.

Понимаешь ли, милочка, когда у меня четверо поклонников, я люблю себя как все четверо, вместе взятые. Но запомни, пожалуйста, еще одно: такая горячая любовь к себе рождает, натурально, стремление любить еще горячее, и когда новый поклонник дает мне это право, когда в его глазах я перл творения, тогда в своих собственных я становлюсь такой, что и описать невозможно. Я перебираю свои победы, нынешние и прошлые, вижу, что завлекала самых разных поклонников, и, трепеща от счастья и гордости, прихожу к выводу, что покорила бы всех мужчин на свете, будь у меня возможность им всем строить глазки. Но и тогда я мысленно представляю себе мужчину, который не опустит передо мной глаз, восхищаюсь им, влюбляюсь в него, поддаюсь волнующим чарам, жажду встретить его открытый взгляд. Если меж тем мне случается встретить на жизненном пути кого-то, кто затрагивает мое сердце, — что ж, отлично, я приветствую приятное похождение, радуюсь негаданному подарку, услаждаюсь им, пока могу, но не отказываюсь притом от новых завоеваний.

Эти мои попутные рассуждения должны многому тебя научить, поэтому я и позволяю себе так щедро уснащать ими рассказ о своей жизни. Твое самолюбие еще совсем неискушенно, оно не умеет распознать, что ему идет на пользу, а что во вред, но я убедилась — задатки у него хорошие, нужно только их развить. Дай себе труд, дочь моя, поразмысли о жадности моего самолюбия и о том, почему удовольствие быть любимой для меня предпочтительней удовольствия любить самой, разожги в себе гордость надеждой властвовать над многими сердцами, и тогда ты поймешь, что искусство утверждать свои победы рождено жаждой побеждать. А теперь продолжим.

Спектакль пришел к концу, молодой человек с прелестной брюнеткой и все их общество направились к выходу из ложи. Мои спутники все еще не трогались с мест, но я встала, чтобы поднялись и они: мне хотелось встретиться на лестнице с моим изменщиком. Так оно и вышло. Его поклон был столь выразителен, что я сразу поняла: он бросает вызов моим якобы неотразимым чарам. Сделав вид, будто не замечаю оскорбления, я решила обратить в свою пользу даже его тщеславие.

Чутье подсказало мне, что в подобных случаях нет лучшего способа взять верх над фанфароном, чем притвориться, будто страдаешь по его милости. Вы поощряете его самомнение, он приходит в восторг и, сам того не замечая, уже готов вас полюбить. Непроизвольная благодарность легко превращается в любовь. Сперва он склоняется к вам из любопытства, из желания поглядеть, как вы обрадуетесь при его возвращении, а потом за горделивое удовольствие подглядеть движения вашего сердца расплачивается утратой своего собственного.

„Сударь, — сказала я, подойдя к нему, и холодность моего обращения глупец не замедлил объяснить обидой, — полгода назад вы взяли у меня „Португальские письма“. {39} 39 «Португальские письма» — книга французского литератора и дипломата Габриэля-Жозефа де Лаверня де Гийерага (1628–1685), изданная в 1669 г. как перевод с португальского подлинных любовных писем монахини Марианы Алькофорадо к французскому офицеру Ноэлю Бутону де Шамилли. Отличающаяся эмоциональностью и психологической правдивостью, эта книга пользовалась большой популярностью. Книга не моя, ее пора вернуть, и я очень вас прошу, пришлите ее мне“. — „Я сам принесу, даже рискуя снова быть высмеянным“, — ответил он, тоном своим давая понять, что готов вступить в мирные переговоры. „Нет, — заявила я, — пришлите книгу с лакеем. Я не стану издеваться над вами, но встреча со мной все равно не доставит вам удовольствия“.