Франсуа Фенелон - Французская повесть XVIII века

Обманщица старательно изучала характер девиц; тех, у кого его вовсе не было (что случалось нередко), она учила, как прельстить двадцать любовников на радость и славу себе, не полюбив и одного из них, именовала умом искусство завлекать воздыхателей, звала любезностью коварные козни ума, а мудростью — умение наслаждаться, потешаясь над влюбленными.

Ежели, по воле случая, встречались ей девицы добросердечные, она обманывала их, как дурочек; внушала им жажду любви, превознося радости долговременной привязанности и искреннего чувства. Тщетно фея Разумница, добродетельная без суровости, любезная без притворства, доказывала им, что счастье сие слишком зависит от того, к кому прилепишься сердцем: никто ей не верил. Самолюбие, вредное наше самолюбие, могущее породить столько добрых свойств, а на деле губящее чуть ли не все, твердило им, что фея не права и вовсе невозможно, чтобы их когда-либо разлюбили.

Все свои помыслы направила фея Обманщица на Зельмаиду; она даже пренебрегла обольщением остальных, и фея Разумница воспользовалась этим и завершила воспитание двух или трех юношей, не нашедших себе впоследствии места в жизни, ибо они всем казались чересчур странными, и двух девиц, которых убедили доводами рассудка пойти в монахини, дабы избавиться от рассудка.

Зельмаиде было пятнадцать лет, и до сей поры свечечка ее горела, будто перед святым образом; но нашелся некий Зюльми, помешавший ей догореть до конца. Он был сыном короля Кохинхины {68} 68 Кохинхина — в то время французская колония в Индокитае, в дельте реки Меконг. и к тому же весьма приятным молодым человеком, владевшим испанским языком как индиец, английским — как турок и французским — как Памела. {69} 69 …французским — как Памела. — Намек на героиню только что появившегося одноименного романа английского писателя Ричардсона (1689–1761); перевод этого романа, выполненный аббатом Прево, был напечатан в 1742 г. Возможно, Вуазенон подсмеивался над языком этого перевода.

Он придумывал новые моды, носил байонские часы, {70} 70 …носил байонские часы… — Здесь какая-то игра слов: дело в том, что «байон» — это кляп. Либо часы имели такую странную форму, либо они не звонили (обычно все тогдашние часы звонили). сочинял логогрифы {71} 71 Логогрифы — то есть слова, составленные из букв других слов. и знал на память весь «Страсбургский бал». {72} 72 «Страсбургский бал» — одноактная комическая опера Шарля-Симона Фавара (1710–1792), исполненная с большим успехом в 1744 г. во время сен-жерменской ярмарки в Париже. Он распорядился, чтобы ему выслали с лионской почтовой каретой новейшие суждения, буржуазную комедию, переделанную Мине, {73} 73 .. .буржуазную комедию, переделанную Мине… — Этот намек на театральную жизнь эпохи в настоящее время непонятен. и орденскую ленту святого Михаила; но все это было обнаружено и отнято на границе государства феи Разумницы. Отнюдь не скучая наедине с самим собой, он тем не менее искал общества Зельмаиды, виделся с ней нередко, и беседа с этой принцессой занимала его не меньше, чем чтение «Меркурия». {74} 74 «Меркурий» — периодическое издание, выходившее в Париже с 1672 по 1791 г. Издание это неоднократно меняло свое название; оно называлось «Галантным Меркурием», «Новым Меркурием», «Французским Меркурием» и т. д.

Фея Обманщица, дабы укрепить зародившееся в нем чувство к юной принцессе, часто принимала обличье феи Разумницы и расхваливала ей достоинства Зюльми. Принцессе очень нравилась фея в такие минуты, и она находила ее особо разумной именно тогда, когда внимала ее неразумным речам. Когда же возвращалась истинная фея Разумница, принцесса вновь наводила разговор на Зюльми; фея советовала остерегаться его, а принцессу ставило в тупик подобное противоречие, и она наконец приходила к мысли, что фея Разумница стареет и разум ее мутится.

Однажды, гуляя в дворцовой рощице, она повстречала там Зюльми, погруженного в мечтания; это взволновало ее, она не сдержалась и окликнула его. Случайность эта была подстроена феей Обманщицей, ибо, помогая юной паре, она намеревалась обмануть кой-кого другого, а там, в свое время, посмеяться и над ними.

— Я полагала, здесь никого нет, — смущенно сказала Зельмаида, крепко держа свечу, чем-то уже мешавшую ей.

— Я тоже не ждал встречи с вами, — сказал Зюльми, — я только грезил об этом; но коль скоро случай свел нас, а оба мы — ученики феи Разумницы, попробуем разумно порассуждать друг с другом, дабы испытать, хорошо ли мы усвоили ее уроки.

— Охотно, — ответила Зельмаида, — разумные беседы мне по душе. Вы только что сказали, что грезили о встрече со мной, но каковы же были эти грезы? Мне любопытно знать, сходны ли они с моими.

— Как! Вы грезили обо мне, Зельмаида? — воскликнул Зюльми.

— Да, разумеется, — ответила она простодушно, ибо свеча ее еще горела, — но грезы эти посещают меня только ночью, ведь фея запретила мне мечтать о вас днем.

— Ах, это не то, что со мной, — сказал принц, — во всякое время, во всякое мгновение, во сне ли, наяву ли, вы составляете предмет моих снов и мыслей; вы пробудили во мне волнение, ранее мне незнакомое; меня обуяли мысли и чувства, которые терзают и радуют меня; я ищу причину и не могу ее постичь; но еще менее понятно мне, каким образом ум мой и сердце, которые, по словам феи, не зависят от тела, в эти мгновения бывают с ним тесно связаны и воздействуют на него каждым своим движением. Да, прелестная Зельмаида, едва я подумаю о вас, едва увижу вас в сонной грезе, я тотчас же теряю естественное мое состояние, но обретаю иное, в тысячу раз более приятное. Я только что вкушал всю его сладость, когда явились вы…

— И в самом деле, — сказала Зельмаида, — глаза ваши не таковы, как обычно; но, прошу вас, не сочтите это за обиду. Они мне нравятся не менее, чем прежде.

— А ваше состояние, Зельмаида, сходно ли оно в какой-то степени с моим?

— Но… — ответила она, — да… возможно… впрочем, я не уверена. Но раз уж мы с вами пустились в разумные рассуждения, я вам опишу то, что происходит со мной. Я чаще вижу вас во сне, нежели думаю о вас наяву; видимо, это так надобно по велению феи. Когда я не сплю, я не ищу встречи с вами, хоть и желаю вас видеть. Мне нравится ваш разговор, он занимает меня, пусть даже и не смешит; это меня радует, ибо разум мой не страдает. Возможно, у вас ума не более, чем у любого другого; однако речь ваша мне приятнее, нежели речь других, и, должно быть, это зависит от того, как вы говорите. Когда вы уходите, я грущу; мне чудится, будто отрада покинула меня и ушла с вами, а я томлюсь тоской и стыжусь этого, сама не зная почему. Вот вам рассказ о том, как идут мои дни.

— А ночи? — спросил Зюльми, с нежностью глядя на нее.