Рамон Валье-Инклан - Сонаты: Записки маркиза де Брадомина

— Ко мне, Карабель!.. Ко мне, Капитан!..

Это был аббат Брандесо, явившийся во дворец после мессы, чтобы засвидетельствовать свое почтение моим благородным кузинам.

— Ко мне, Карабель! Ко мне, Капитан!

Конча и Исабель прощались со святым отцом с террасы:

— Прощайте, дон Бенисио!

Аббат отвечал им, сходя по лестнице:

— Прощайте, сеньоры! Идите скорее в комнаты, ветер холодный. Ко мне, Карабель! Ко мне, Капитан!

Вдали показались резво бежавшие собаки. Тогда среди полной тишины раздался вдруг томный голос Кончи:

— Дон Бенисио, завтра вы служите мессу у нас в часовне! Пожалуйста, не забудьте!..

На это низкий, протяжный голос прогудел:

— Не забуду!.. Не забуду!..

И речь его долго еще звучала из глубины сада, сопровождаемая звоном бубенчиков и похожая на григорианское пение. Потом обе сеньоры попрощались еще раз. И низкий, протяжный голос еще раз прогудел:

— Ко мне, Карабель! Ко мне, Капитан! Скажите господину маркизу де Брадомину, что несколько дней назад, когда мы охотились с Сумильером, мы целый выводок куропаток нашли. Скажите, что, как только время придет, поедем стрелять их. Только Сумильеру об этом ни слова, если он вдруг во дворец явится. Он мне по секрету сказал.

Конча и Исабель прошли мимо трех дверей. Голоса их звучали сладостно и свежо. Терраса снова погрузилась в безмолвие, и эта тишина окончательно меня разбудила. Сколько я ни старался, уснуть я больше не мог. Я позвонил в серебряный колокольчик, который в полумраке спальни блестел на старинном, покрытом малиновым бархатом столе своим благородным церковным блеском. Пока я одевался, на зов прибежал Флорисель. Спустя некоторое время я снова услыхал голоса обеих маленьких девочек, возвращавшихся вместе с Канделарией с голубятни. Они несли оттуда пару голубей. Девочки оживленно разговаривали; старая служанка говорила им, словно рассказывая сказку, что если голубям подрезать крылья, их можно будет пустить разгуливать по дворцу.

— Когда матушка ваша была такой, как вы, она очень любила так делать.

Флорисель открыл три выходивших на террасу двери, и я вышел туда позвать дочерей Кончи, которые прибежали поцеловать меня, неся каждая по белому голубку.

Увидав их, я вспомнил о небесных дарах, ниспосланных маленьким инфантам, жизни которых наполняют своим благоуханием «Золотую легенду» подобно лилиям геральдической лазури. Девочки спросили меня:

— Не знаешь, это не на твоей лошади на рассвете лантаньонский дядя уехал?

— Кто это вам сказал?

— Мы пошли к нему, а там все было открыто — двери, окна, постель не убрана. Канделария сказала, что видела, как он уехал. Флорисель — тоже.

Я не мог сдержать смех:

— А ваша мать об этом знает?

— Да.

— И что она говорит?

Девочки нерешительно переглянулись. Они плутовато улыбнулись друг другу, а потом вместе вскричали:

— Мама говорит, что он с ума сошел!

Канделария позвала их, и они убежали подрезать крылья голубям, чтобы пустить их разгуливать по залам дворца; они хотели играть так, как маленькой любила играть бедная Конча.

В залитой светом вечерней истоме, когда стекла балкона золотились от солнца, а голуби летали над нашими головами, Исабель и девочки говорили о том, чтобы поехать вместе со мной в Лантаньон узнать, как добрался туда дядя дон Хуан Мануэль. Исабель спросила:

— Это далеко отсюда, Ксавьер?

— Не больше лиги.

— Значит, мы можем пойти пешком.

— А маленькие не устанут?

— Они отличные ходоки.

Девочки, запыхавшись, сияя от радости, закричали обе вместе:

— Нет! Не устанем! В прошлом году мы в Пико-Сагро ходили и не устали.

Исабель посмотрела на сад:

— Кажется, вечер хороший будет.

— Кто знает! Тучи дождевые.

— Да, только они, верно, стороной пройдут.

Исабель верила, что тучи окажутся достаточно галантными, чтобы не помешать нашей затее. Мы разговаривали с ней, стоя в амбразуре окна, глядя на небо и на поле, в то время как девочки хлопали в ладоши, чтобы голуби испугались и взлетели. Обернувшись, я увидел Кончу; она стояла в дверях, совсем бледная, губы ее дрожали. Она посмотрела на меня какими-то не своими глазами: в них было волнение, гнев, мольба. Прижав руки ко лбу, она проговорила:

— Флорисель сказал мне, что вы в саду.

— Мы там действительно были.

— Вы словно прячетесь от меня.

— Да, у нас тут заговор, — улыбаясь, ответила Исабель.

Она взяла девочек за руки и вышла вместе с ними. Я остался наедине с бедной Кончей; сделав несколько шагов, она бессильно опустилась в кресло. Потом она вздохнула, как вздыхала прежде, сказав, что умирает. Я подошел к ней с веселым лицом. Она возмутилась:

— Ты смеешься!.. Что же, правильно делаешь. Оставь меня одну, иди к своей Исабели!

Я взял ее руку и, закрыв глаза, стал целовать собранные вместе, бледные, чуть розоватые, ароматные пальцы:

— Конча, не заставляй меня страдать!

Она повела полными слез ресницами и тихим покаянным голосом сказала:

— Почему тебе так нравится оставлять меня одну?.. Понимаю, что это не твоя вина… Это она ходит за тобой по пятам, как сумасшедшая, и ищет тебя!..

Я вытер ей слезы и сказал:

— Если кто и сумасшедший, так это ты, моя бедная Конча. Но это безумие так идет тебе, что я не хотел бы, чтобы когда-нибудь ты от него исцелилась.

— Я не сумасшедшая.

— Да, ты сумасшедшая. Ты сходишь по мне с ума.

— Нет! Нет! Нет! — повторила она с раздражением, которое делало ее еще более восхитительной.

— Да.

— Какой ты самонадеянный.

— Но если это не так, то почему тебе хочется, чтобы я непременно был около тебя?

Конча обхватила мне руками шею, поцеловала меня и, смеясь, воскликнула:

— Уж если моя любовь позволяет тебе столько возомнить о себе, то, значит, она многого стоит!

— Да, очень многого!

Конча медленно и ласково провела мне рукой по волосам:

— Пусть они идут, Ксавьер… Ты же видишь, что я больше хочу быть с тобой, чем с моими девочками…

Как брошенный и послушный ребенок, я прижал голову к ее груди и закрыл глаза, вдыхая этот восхитительный и печальный аромат благоухающего цветка:

— Я сделаю так, как ты хочешь. Разве ты этого не знаешь?

— Значит, ты не пойдешь в Лантаньон? — тихо спросила Конча, поглядев мне в глаза.

— Нет.

— Тебя это огорчает?

— Нет… Жалко только девочек — они ведь такие своенравные.

— Могут пойти с Исабелью. Мажордом их проводит.

В эту минуту хлынул дождь, забарабанив по стеклам и листьям деревьев. Тучи заволокли солнце. Освещение сразу стало осенним и грустным, и эта грусть располагала к раздумью.

Вошла Мария Фернанда. Вид у нее был огорченный:

— Ты видишь, как нам не везет, Ксавьер? Дождь!

Вслед за нею пришла Мария Исабель:

— А если дождь перестанет, ты позволишь нам пойти, мама?