Рамон Валье-Инклан - Сонаты: Записки маркиза де Брадомина

Королева опять замолчала. Слышен был барабанивший в стекла дождь и трубивший вдали горн. При королеве были три придворные дамы: донья Хуана Пачеко, донья Мануэла Осорес и Мария Антониетта Вольфани, которая прибыла вместе с королевой в Испанию. Взгляд Вольфани приковал меня к себе, как магнит, едва только я вошел в залу. Воспользовавшись молчанием, она поднялась с места и подошла к королеве:

— Не угодно ли вам, государыня, чтобы я сходила за принцами?

— А что, они кончили занятия? — спросила королева.

— Да уже пора бы им кончить.

— Тогда сходи. Маркиз с ними познакомится.

Я поклонился и, улучив удобный момент, поздоровался с Марией Антониеттой.

Ничем не выказав своего волнения, она ответила мне ничего не значащими словами, не помню уж какими, но взгляд ее черных глаз был так жгуч, что сердце мое забилось, как в двадцать лет. Она вышла из комнаты, и тогда королева сказала:

— Беспокоюсь я за Марию Антониетту. Последнее время она что-то грустит, и я боюсь, не больна ли она той же болезнью, что и ее сестры. Те обе умерли от чахотки… Бедняжка так несчастна со своим мужем!

Королева воткнула иголку в красную шелковую подушечку, лежавшую на серебряном рукодельном столике, и, улыбнувшись, протянула мне ладанку:

— Вот, возьми. Это мой подарок тебе, Брадомин.

Я подошел, чтобы принять подарок из ее царственных рук. Вручая мне ладанку, королева сказала:

— Да сохранит она тебя на веки вечные от вражеских пуль!

Донья Хуана Пачеко и донья Мануэла, старые дамы, которые помнили еще семилетнюю войну, {81} пробормотали:

— Аминь!

Снова наступила тишина. Вдруг глаза королевы засветились радостью: в комнату вошли двое старших детей; их привела Мария Антониетта. Переступив порог, они побежали к матери, обняли ее и поцеловали.

— Ну, кто из вас лучше выучил уроки? — мягко, но вместе с тем строго спросила донья Маргарита.

Инфанта только вспыхнула и ничего не сказала. Дон Хайме, {82} как более храбрый, ответил:

— Оба одинаково.

— Выходит, оба не выучили.

И, чтобы скрыть улыбку, донья Маргарита стала их целовать. Потом, указав на меня своей тонкой белой рукой, она сказала:

— Этот кабальеро — маркиз де Брадомин.

Уткнувшись в плечо матери, инфанта прошептала:

— Тот самый, который воевал в Мексике? {83}

Королева погладила дочь по голове:

— Кто тебе сказал?

— А разве нам не рассказывала об этом Мария Антониетта?

— Как ты все помнишь!

Девочка подошла ко мне; в глазах ее были робость и любопытство:

— Маркиз, вы и в Мексике носили этот мундир?

Тогда дон Хайме, стоя возле матери, повысил голос и внушительно и громко, как старший, сказал:

— Какая ты глупая! Ничего-то ты не понимаешь в мундирах. Это же мундир папских зуавов, как у дяди Альфонса.

Принц тоже подошел ко мне и стал говорить со мной любезно, но вместе с тем запросто, как со старым знакомым:

— Маркиз, а правда, что в Мексике лошади целый день могут скакать галопом?

— Правда, ваше высочество.

— А правда, что там есть змеи, которых называют стеклянными? — в свою очередь, спросила инфанта.

— И это правда, ваше высочество.

Несколько мгновений дети о чем-то раздумывали.

— Расскажите маркизу Брадомину, что вы сейчас учите, — попросила их мать.

Услыхав эти слова, принц выпрямился и с гордым видом сказал:

— Маркиз, спрашивайте меня все, что хотите, по истории Испании.

Я улыбнулся:

— Какие у нас были короли, носившие ваше имя, ваше высочество?

— Только один. Хайме Завоеватель. {84}

— А где он царствовал?

— В Испании.

Инфанта покраснела и пролепетала:

— В Арагоне. Правда, маркиз?

— Правда, ваше высочество.

Принц с презрением посмотрел на сестру:

— А что это, по-твоему, не Испания?

Инфанта заглянула мне в глаза в надежде найти в них поддержку и робко, но внушительно ответила:

— Это не вся Испания.

Она снова покраснела. Это была прелестная девочка с глазами, полными жизни, и длинными локонами, ласкавшими ее бархатные щеки. Несколько осмелев, она принялась снова расспрашивать меня о моих путешествиях:

— Маркиз, а это правда, что вы и в Святую Землю ездили?

— Да, я и там был, ваше высочество.

— И видели гробницу господа нашего? Расскажите, как она выглядит!

И она приготовилась слушать, усевшись на табуретку, положив локти на колени и обхватив руками лицо, которое почти совсем потонуло в распущенных волосах.

Донья Мануэла Осорес и донья Хуана Пачеко, которые разговаривали вполголоса, замолчали и тоже приготовились слушать мой рассказ… И незаметно наступило время выполнить мою епитимью так, как сказал его преосвященство, — за королевским столом.

Мне выпала на долю честь присутствовать на тертулии королевы. Напрасно старался я улучить удобную минуту, чтобы поговорить с глазу на глаз с Марией Антониеттой. Уходя, я с тоскою подумал, что весь вечер она старалась уклониться от разговора со мной. Когда меня обдало холодом улицы, я вдруг увидел перед собой высокую, почти исполинскую тень. Это был брат Амвросий:

— Хорошо, видно, вас принимал король. Господину маркизу де Брадомину жаловаться не приходится!

— Король знает, что другого такого верного слуги он не найдет, — мрачно сказал я.

— Найдет, — столь же глухо, но только тоном ниже пробормотал монах.

Мы продолжали наш путь молча, пока не повернули за угол, где горел фонарь. Эсклаустрадо остановился:

— Да, но куда же мы идем? Известная вам сеньора просила передать, чтобы вы, если можно, повидали ее сегодня же вечером.

Сердце у меня забилось:

— Где?

— У нее в доме. Только войти туда надо будет потихоньку. Я вас проведу.

Мы вернулись обратно, пройдя еще раз по улице, мокрой и безлюдной. Брат Амвросий прошептал:

— Графиня только что ушла… Сегодня утром она велела мне ее дожидаться. Разумеется, она хотела передать со мной ее просьбу господину маркизу. Она боялась, что ей не удастся поговорить с вами в королевском дворце.

Монах вздохнул и замолчал. Потом он засмеялся своим странным, раскатистым, ни с чем не сообразным смехом:

— Ну, слава богу!

— Что с вами, брат Амвросий?

— Ничего, господин маркиз. Просто мне приятно, что я выполнил это поручение, столь почетное для старого воина! Ах! Как радуются все мои семнадцать ран…

Он замялся, ожидая, должно быть, что я ему что-нибудь отвечу, но, так как я молчал, продолжал с той же горькой усмешкой:

— Да, это так, нет должности лучшей, чем быть капелланом у ее светлости, графини де Вольфани. Как жаль, что она не могла лучше выполнить своих обещаний!.. Она говорит, что это не ее вина, что виноват дворец короля… Там собрались враги мятежных священников, и нельзя ни в чем им перечить. Ах, если бы это зависело от моей славной покровительницы!..