О. Генри - Ещё раз О. Генри (сборник)

Полицейский, стоящий у входа, который уже раз шесть отвечал старику с тряпичным зонтом, что Центральный прибывает в 6.35, внутренне настраивается на то, что если этот тип подойдет со своим вопросом к нему еще раз, то ему остается только надеяться на приговор — убийство при смягчающих вину обстоятельствах. Старая леди в нитяных перчатках, которая минут пятнадцать барабанила своим футляром от очков по закрытому окошку кассы, в сердцах восклицает: «Да пропади ты пропадом» — и принимается рыться в своем саквояже, пытаясь найти капли лакричника.

В зале ожидания для женщин — тот же странствующий контингент. Спокойная довольно молодая девушка с блестящими глазами, вероятно, коммивояжер, предлагающий какую-то книгу или новый порошок для серебряной утвари, уже познала искусство путешествовать. Ни суета, ни беспокойство ей не известны. Опрятный плащ-дорожник и легкая сумка — вот и все ее пожитки. Она терпеливо ждет, слегка постукивая носком своей модной туфельки по полу и чуть слышно мурлыча какую-то песенку.

Далеко не так ведет себя большая семья с кучей домочадцев, которая совершает самое великое путешествие в своей жизни, по крайней мере на пятьдесят миль. Поблизости от них все скамьи заняты: корзинки, мешки, саквояжи, ведра, газетные свертки, горшки с цветами, маленькие дети и собачки. На лице главы семейства такое торжественно-печальное выражение, словно он едет на собственную казнь. На нем чувствуется напряжение этой ужасной поездки, которая всем им предстоит. Он в своей влажной ладони зажал билеты, словно в тисках. Путешествие — это вам не хухры-мухры, это дело серьезное. Его добропорядочная супруга даже сняла шляпку. Она вытаскивает из коробок и баулов какие-то вещи и снова запихивает их назад; она прогуливает малыша, разбрасывая повсюду фартучки, булавки для волос, вязаные перчаточки и крекеры; она сообщает Джону, где именно, под какой оторвавшейся доской, она спрятала дома тринадцать долларов; она ни за что на свете не раскрыла бы свой секрет, но сейчас она уверена, что их поезд непременно сойдет с рельсов и в результате она окажется на том свете.

Несколько мужчин с сердитым видом, с поднятыми воротниками пальто, сидят возле своих утомленных ожиданием жен, которых, кажется, ничто не волнует: ни несчастные случаи, ни конец света, ни даже моды.

Какая-то женщина с черной вуалью сидит в углу с лепечущим малышом, одинокая и сильно чем-то расстроенная; в зал входят праздношатающиеся, они бесцельно бродят по залу из одного угла в другой, потом выходят, как и вошли.

В зале ожидания для мужчин куда больше жизни. Служащие станции в железнодорожной форме торопливо проходят по залу с зажженными фонарями. Путешественники дремлют на скамьях, курят, читают и болтают. Из этого гудения голосов можно уловить кое-какие бессвязные слова, которые выстраиваются приблизительно в такие отрывки:

«Получил от него заказа на триста долларов, но для этого мне пришлось потратить десятку на выпивку и билеты в театр; да, я еду в Гальвестон; доктор прописал тишину и полный покой; настоящая маргаритка — первый сорт, блондинка черноглазая, с превосходными формами; проиграл двадцать долларов на „тройку“; дал сегодня телеграмму домой, пусть вышлют еще денег; не видел Сэма лет пятнадцать, хочу остаться там до Рождества; не отдадите ли мне вашу газетку, если вы ее уже прочитали; интересно, придет ли поезд по расписанию, — нет, сэр; „Норт американ ревью“ нет, но есть „Пак“ и „Джадж“; пришел я домой однажды вечером раньше обычного, вижу, а она сидит на крыльце с… дайте огоньку, прошу вас; Хаустон — это город в Техасе, черт бы его побрал; сколько раз говорил Марии: не клади ты эти слойки с кремом в карман; нет, это наделала не кошка; вот здесь ясно виден след от ногтя — видите ли, я сунул по ошибке письмо в другой конверт… и так далее: бу-бу-бу-бу-бу…»

Прибывает поезд. Служащий открывает северный вход. Тут же начинается борьба за чемоданы, саквояжи, корзины, пальто — сумасшедшая суматоха, суета, толкотня, в проходе у двери начинается невероятная давка, ведь все пассажиры знают, что поезд будет стоять на пути только двадцать минут после прибытия.

Гремит колокол; единственное око приближающегося паровоза горит, — как бы это сказать, чтобы не разочаровать доброго читателя, — словно чей-то злобный глаз. Ученик реалистической школы мистера Хоувеллса мог бы так описать прибытие поезда: «Лязг-лязг-чукати-чукати, дзинь-чукети-чукети-дзинь, дзинь, пых-пых-у-у-у-у! Стук-стук-стук, пшш-пшш-пшш. Все, приехали! Хаустон!»

Носильщики, издавая яростные вопли, бросаются на чемоданы и стаскивают их лихорадочно на землю. Какой-то эмигрант-швейцарец, стоя неподалеку, всплескивает руками. «Oh, ooh! — восклицает он. — Все как на моей родине, когда я слышу в горах Невшателя горный обвал!»

Пассажиры начинают выходить из вагонов, толкаются, стараясь опередить один другого, спускаются по ступенькам, а с последней отчаянно бросаются в неизвестность. Когда они приземляются на твердую почву, то большинство из них превращается в идиотов, которые сломя голову устремляются в том направлении, которое первым открылось их взору. Пара тормозных кондукторов выгоняют нескольких из-под вагона и указывают им верное направление.

Проводник возвышается над толпой в ее центре словно башня в голубом пальто и отвечает на многочисленные вопросы с таким равнодушным спокойствием, которое свело бы с ума от зависти клерка в отеле. Вот лишь несколько из тех, которые лавиной обрушиваются на него:

Ах, проводник, я оставила свою перчатку в вагоне. Как долго стоит здесь поезд? Не знаете ли вы, где живет миссис Томпнинс? Святые небеса, я забыла в вагоне своего маленького ребенка! Где можно найти приличный ресторан? Послушайте, проводник, не присмотрите ли за моим чемоданом, я сбегаю выпью чашку кофе? Посмотрите, правильно ли сидит у меня на голове шляпка. Ах, вы не видели моего мужа? Он — мужчина высокого роста и у него пуговицы на пиджаке в виде запонок. Проводник, не разменяете ли доллар? Где находится лучший отель в этом городе? Как проехать до города? Боже, куда же подевалась мамочка? Ах, помогите найти моего дорогого Фидо, у него голубая ленточка на шее и так далее, в том же духе, до тошноты, как можно было бы выразиться. Старых путешественников узнаешь с первого взгляда. У них в руках зонтики, книжки привязаны к саквояжу, они всегда без проволочек бегут точно по прямой линии, как летит пчела, к открытым дверям вокзала и ухитряются при этом не создавать никакой паники.

Хихикающие школьницы, возвращающиеся домой на каникулы, старая леди в очках, которая тычет вам в ребра своим зонтиком, смущенная семья из провинции в обновках из магазина, толстая дама с лилией «калла» в горшочке, робкого вида мужчина, идущий за ней следом, с выступающей нижней челюстью, несущий на себе двух малышей, птичью клетку и гитару, тяжело дышащий толстяк, который искал красный вагон-ресторан, но его давным-давно перекрасили — все эти люди сбились в постоянно вопрошающую, прокладывающую себе локтями дорогу толпу, превратились в истинно вавилонское столпотворение, с этими чемоданами, мешками, сумками, саквояжами, орущими младенцами и диким шумом.