Томас Гарди - Тэсс из рода д'Эрбервиллей. Джуд Незаметный

— Ну да? Это еще что?

— Муженек… почти муженек.

— Не может быть!

— Это Джуд. Он вернулся ко мне.

— Твой тот, первый? Чтоб мне треснуть!

— Не забывай, что он всегда был мне по душе.

— Но как же он оказался там, наверху? — давясь от смеха, спросил Донн, указывая на потолок.

— Не задавай неуместных вопросов, папаша. Надо удержать его здесь, пока мы с ним… не устроимся по-прежнему.

— Что ты хочешь сказать?

— Ну, пока не поженимся.

— Ого! Отродясь не слыхал такой диковинной штуки — выходить второй раз за бывшего благоверного, когда на свете так много других парней! На мой взгляд, Джуд не ахти какое сокровище… На твоем месте я постарался бы поймать нового.

— А что тут диковинного, если женщина ради того, чтобы на нее смотрели с уважением, хочет заполучить обратно прежнего мужа? Вот мужчине тянуться за прежней женой, пожалуй, смешно.

И Арабеллой овладел приступ безудержного смеха, к которому несколько более сдержанно присоединялся ее отец.

— Будь с ним вежлив, а остальное предоставь мне, — сказала Арабелла, кончив смеяться. — Сегодня утром он жаловался, что у него голова раскалывается от боли и он плохо соображает, где он. Это и не удивительно, ведь он пил вчера без разбору. Надо денька два-три выдержать его тепленьким и веселеньким да домой не отпускать. Все твои затраты окупятся, за мной не пропадет. Ну ладно, надо сходить наверх посмотреть, как он там, бедняжка, себя чувствует.

Арабелла поднялась по лестнице, тихонько открыла дверь спальни и заглянула в нее. Увидев, что ее остриженный Самсон спит, она вошла в комнату и стала у кровати, пристально разглядывая его. Излишества прошедшей ночи вызвали лихорадочный румянец на лице Джуда, и оно казалось не таким болезненным, как обычно; длинные ресницы, темные брови, волнистые черные волосы и борода, выделяясь на белой подушке, завершали облик того, кем Арабелла — женщина низменных страстей — стремилась вновь завладеть, чтобы, с одной стороны, поправить свои денежные дела, а с другой — подмоченную репутацию. Ее горящий взгляд словно толкнул Джуда, учащенное дыхание приостановилось, он открыл глаза.

— Как ты себя чувствуешь, дружочек? — спросила она. — Это я, Арабелла.

— Где я?.. Ах да!.. Ты меня приютила… Я закутил, заболел… Вывалялся в грязи — ах, какая мерзость!

— Ну и оставайся здесь. В доме только отец и я, ты сможешь отдохнуть у нас и поправиться. Я схожу в твою мастерскую и скажу, что ты слег.

— Хотелось бы мне знать, что думает мой квартирохозяин.

— Я дойду до него и объясню. Ты не хочешь с ним расплатиться? А то, чего доброго, подумает, что мы сбежали.

— Хорошо. Деньги там, в кармане.

Равнодушный ко всему, Джуд закрыл воспаленные глаза, болевшие от дневного света, и, казалось, вновь задремал. Арабелла взяла его кошелек, тихо вышла из комнаты и, одевшись, направилась к дому, который они покинули накануне вечером.

Не прошло и получаса, как она появилась из-за угла вместе с подростком, катившим тележку, нагруженную пожитками Джуда и кое-какими вещами, которыми она пользовалась во время своего короткого пребывания у него на квартире. Джуд был до того плох после злосчастной вчерашней попойки и терзался такими душевными муками от потери Сью и от сознания, что поддался Арабелле в своем полузабытьи, что, увидев свой жалкий скарб распакованным и разложенным в чужой спальне вперемежку с женскими платьями, он даже не сообразил, каким образом его вещи очутились здесь и что это означает.

— Так вот, — заявила Арабелла отцу, спустившись вниз, — теперь надо несколько дней держать в доме побольше хорошей выпивки. Я знаю Джуда: если на него накатит стих, это с ним бывает, от него не дождешься порядочного отношения, и я останусь с носом. Его надо держать навеселе. У него есть кое-какие деньжонки в банке, а пока он отдал мне свой кошелек для текущих расходов. Из этих денег я оплачу разрешение на брак, его надо иметь под рукой и ловить момент, когда Джуд будет в подходящем настроении. А ты возьми на себя спиртное. Было бы недурно устроить небольшую вечеринку с друзьями. И для лавки была бы реклама, и мне на руку.

— Попойку-то устроить нетрудно, была бы охота выставить выпивку и закуску… А ведь и правда, это хорошая реклама для торговли.

Дружеская пирушка, затеянная Арабеллой для того, чтобы окончательно обработать Джуда, состоялась три дня спустя, когда у него более или менее прошла страшная головная боль и резь в глазах, хотя он все еще плохо соображал от рюмок, которые подносила ему Арабелла, желая, как она выражалась, выдержать его тепленьким.

Ее отец лишь совсем недавно открыл свою убогую лавчонку, в которой торговал свининой и колбасой, и покупателей у него было мало, так что вечеринка действительно была для него хорошей рекламой, и после нее семейство Донн приобрело шумную славу в определенных кругах кристминстерского населения, знать не знавших ни колледжей, ни их научных достижений, ни их традиций. Когда Джуда спросили, не желает ли он пригласить еще каких-нибудь гостей, кроме тех, что позвала Арабелла и ее отец, он с мрачным юмором и отчаянностью назвал дядюшку Джо, Стэгга, разорившегося аукционера и еще нескольких завсегдатаев пресловутого трактира, памятного ему по его запою много лет назад, не преминув упомянуть при этом Веснушку и Приют Наслаждения. Арабелла охотно включила мужчин в число приглашенных, но перед дамами подвела черту.

Был и еще один знакомый, которого не позвали, хотя он жил на их улице — Оловянный Тэйлор. Однако в тот вечер, возвращаясь поздно с работы, он зашел в лавку взять свиных ножек. Таковых не оказалось, но ему обещали, что утром будут. Во время разговора Тэйлор случайно заглянул в заднюю комнату и увидел сидевших за столом гостей — картежная игра, возлияния и всяческое веселье за счет Донна шли полным ходом. Тэйлор отправился домой спать, а наутро, выходя на работу, первым делом вспомнил о вчерашней пирушке у Доннов. Едва ли стоит в такой ранний час заходить в лавку за заказом, подумал он, ведь Донн с дочерью, наверно, еще не встали после попойки. Однако, проходя мимо их дома, он увидел, что дверь открыта, и услышал за ней голоса, хотя ставни лавки были опущены. Тэйлор прошел через лавку, постучал в дверь задней комнаты и открыл ее.

— Вот те на! — вне себя от изумления, воскликнул он.

Хозяева и гости сидели за картами, курили и болтали точно так же, как вчера в одиннадцать часов; горел газ, и шторы были опущены, хотя на улице уже часа два, как рассвело.

— Да, да! — смеясь, вскричала Арабелла. — Мы как сидели, так и сидим! Стыд и срам, правда? Только у нас, видите ли, что-то вроде новоселья, и наши друзья не торопятся. Входите, мистер Тэйлор, присаживайтесь.