Изборник

Мънози же того от несъмысльныихъ укаряхуть, то же сии съ радостию та приимаше, се же, яко же и от ученикъ своихъ многашьды укоризны и досажения тому приимати, нъ обаче онъ, бога моля за вься, прѣбываше. И еще же и о худости ризьнѣи мнози от невѣглас, усмихающеся тому, ругахуться. Онъ же и о томь не поскърьбѣ, нъ бѣ радуяся о поругании своемь и о укоризнѣ и вельми веселяся, бога о томь прославляше.

Многие из неразумных укоряли его, но с радостью сносил он все попреки, как сносил не раз укоры и досаждения от своих учеников, все равно, однако, молясь за всех богу. И еще многие невежды, насмехаясь над ветхими ризами, издевались. И об этом он не печалился, но радовался и поруганию и укоризнам, и в веселье великом славил за это бога.

Яко же бо аще къто не зная того, ти видяше и́ въ такой одежи суща, то не мьняаше того самого суща блаженааго игумена, нъ яко единого от варящиихъ. Се бо и въ единъ дьнь идущю тому къ дѣлателемъ, иде же бѣша цьркъвь зижющеи, сърѣте и того убога въдовиця, яже бѣ от судии обидима, и глагола тому самому блаженому: «Чьрьноризьче, повѣжь ми, аще дома есть игуменъ вашь?» Глагола тои блаженыи: «Чьто трѣбуеши от него, яко тъ человѣкъ есть грѣшьнъ?» Глагола тому жена: «Аще грѣшьнъ есть, не вѣмь, тъкъмо се вѣмь, яко многы избави от печали и напасти и сего ради и азъ придохъ, яко да и мнѣ поможеть, обидимѣ сущи бес правьды от судии». Таче блаженыи увѣдѣвъ, яже о неи, съжалиси, глагола той: «Жено! Нынѣ иди въ домъ свои, и се, егда придеть игуменъ нашь, то же азъ възвѣщю ему, еже о тебѣ, и тъ избавить тя от печали тоя». То же слышавъши, жена отъиде въ домъ свои, и блаженыи иде къ судии и, еже о ней, глаголавъ тому, избави ту от насилия того, яко же тому посълавъшю възвратити тои, имь же бѣ обидя ю́.

Когда кто-нибудь, не знающий Феодосия, видел его в такой одежде, то не мог и подумать, что это и есть тот самый блаженный игумен, а принимал его за повара. Так вот однажды шел он к строителям, возводившим церковь, и встретила его нищая вдова, обиженная судьей, и обратилась к самому блаженному: «Черноризец, скажи мне, дома ли игумен ваш?» Спросил и ее блаженный: «Что ты хочешь от него, ибо человек он грешный?» Отвечала ему женщина: «Грешен ли он, не знаю, но только знаю, что многих избавил он от печалей и напастей, того ради и я пришла, чтобы и мне помог, ибо обижена я судьей не по закону». Тогда, расспросив обо всем, пожалел ее блаженный и сказал ей: «Иди сейчас домой, и когда придет игумен наш, то расскажу ему о тебе, и избавит он тебя от печали». Услышав это, женщина отправилась домой, а блаженный пошел к судье и, поговорив с ним, избавил ее от притеснений, так что судья сам послал вернуть ей то, что отнял.

Тако же сии блаженыи отьць нашь Феодосии многыимъ заступьникъ бысть прѣдъ судиями и князи, избавляя тѣхъ, не бо можахуть ни въ чемъ прѣслушати его, вѣдуще и́ правьдьна и свята. Не бо его чьстяху чьстьныихъ ради пърътъ, или свѣтьлыя одежа, или имѣния ради мъногаго, нъ чистаго его ради жития и свѣтьлыя душа, и поучение того многыихъ, яже кыпяхуть святымь духомь от устъ его. Козьлины бо тому бѣахуть, яко многоцѣньная и свѣтьлая одежа, власяниця же, яко се чьстьная и цесарьская багъряниця, и тако, тѣмь величался, ходяше и житиемь богоугодьно поживъ.

Вот так блаженный отец наш Феодосий заступался за многих перед судьями и князьями, избавляя их, ибо не смел никто его ослушаться, зная праведность его и святость. И чтили его не ради дорогих нарядов или светлых одежд и не ради великого богатства, но за непорочную его жизнь, и за светлую душу, и за многие поучения, кипящие святым духом в устах его. Козлиная шкура была ему многоценной и светлой одеждой, а власяница — почетной багряницей царской, и, в них оставаясь великим, богоугодно провел он дни свои.

И уже на коньць жития прѣшьдъ, прѣже увѣдѣвъ, еже къ богу, свое отшьствие и дьнь покоя своего, правьдьныимъ бо съмьрьть покои есть.

И вот настал конец жизни его, и уже заранее узнал он день, когда отойдет к богу и настанет час успокоения его, ибо смерть — покой для праведника.

Тъгда же уже повелѣ събьрати вьсю братию и еже въ селѣхъ или на ину кую потрѣбу шьли и, вься съзъвавъ, начатъ казати тиуны, и приставьникы, и слугы, еже прѣбывати комужьдо въ порученѣи ему служьбѣ съ вьсякыимь прилежаниемь и съ страхъмь божиемь, въ покорении и любъви. И тако пакы вься съ сльзами учаше, еже о спасении души и богоугодьнѣмь житии и о пощении, и еже къ цьркъви тъщание, и въ той съ страхъмь стояние, и о братолюбии, и о покорении, еже не тъкъмо къ старѣишинамъ, нъ и къ съвьрьстьныимъ себѣ любъвь и покорение имѣти. Глаголавъ, отъпусти я́, самъ же, вълѣзъ въ келию, начатъ плакатися, бия въ пьрьси своя, припадая къ богу и моляся ему о спасении души, и о стадѣ своемь, и о мѣстѣ томь. Братия же, ишьдъше вънъ, глаголаху къ себѣ: «Чьто убо сии сицево глаголеть? Егда, къде отшьдъ, съкрытися хощеть въ таинѣ мѣстѣ, ти жити единъ и намъ не вѣдущемъ его». Яко же многашьды въсхотѣ тако сътворити, нъ умоленъ бывааше о томь от князя и от вельможь. Братии о томь паче молящися. И тако же и ту тако тѣмъ мьнящемъ.

Тогда повелел он собрать всю братию и тех, кто в села ушел или по каким иным делам, и, созвав всех, начал наставлять тиунов, и приставников, и слуг, чтобы каждый исполнял порученное ему дело со всяческим прилежанием и со страхом божьим, с покорностью и любовью. И опять поучал всех со слезами о спасении души, и о жизни богоугодной, и о посте, и о том, как заботиться о церкви и стоять в ней с трепетом, и о братолюбии, и о покорстве, чтобы не только старших, но и сверстников своих любить и покоряться им. Поучив же, отпустил их, а сам вошел в келью и начал плакать и бить себя в грудь, кланяясь богу и молясь ему о спасении души, и о стаде своем, и о монастыре. Братия же, выйдя на двор, стала говорить промеж себя: «Что такое он говорит? Или уйдя куда-нибудь, хочет скрыться в неизвестном месте и жить один без нас?» Ибо не раз уже собирался он так сделать, но уступал мольбам князя и вельмож и особенно мольбам братии. И теперь они подумали о том же.

Таче по сихъ блаженаго зимѣ възгрозивъши и огню уже лютѣ распальшу и́, и не могыи къ тому ничьто же, възлеже на одрѣ, рекъ: «Воля божия да будеть, и яко же изволися ему о мънѣ, тако да сътворить! Нъ обаче молю ти ся, владыко мои, милостивъ буди души моей, да не сърящеть ея противьныихъ лукавьство, нъ да приимуть ю́ ангели твои, проводяще ю́ сквозѣ пронырьство тьмьныихъ тѣхъ мытарьствъ, приводяще ю́ къ твоего милосьрьдия свѣту». И си рекъ, умълъче, къ тому не могыи ничьто же.

А блаженный тем временем трясся в ознобе и пылал в жару и, уже совсем обессилев, лег на постели своей и промолвил: «Да будет воля божья, что угодно ему, то пусть и сделает со мной! Но, однако, молю тебя, владыка мой, смилуйся над душой моей, пусть не встретит ее коварство дьявольское, а примут ее ангелы твои и сквозь препоны адских мук приведут ее к свету твоего милосердия». И, сказав это, замолк, и говорить уже не в силах.