Полное собрание сочинений. Том 29

Никита был человек смирный, добродушный, ловкий на работу, 57 57 Зачеркнуто: с молоду попал в ямщики и отвык от но не любивший тяжелой мужицкой работы и потому всю жизнь проживший в людях.

— Вишь ты, прокурат какой, поспел уж, — сказал он на сынишку. — Потому в тебе рассудку ни одной восьмой, — сердито обратился В[асилий] А[ндреич] к жене, вышедшей за ним и уговаривавшей его не ехать. — Одна твоя глупость. — Куражишься — перед кем? — говорила жена, выходя за ним и укутывая голову и почти всё лицо шерстяным платком. — Видишь, запурило как. 58 58 Зач.: Действительно, в то самое время, как Вас[илий] Андр[еич] выходил из сеней, ветер как будто рванулся, усиливаясь, и погнал снег не только с крыши, но и с дороги. Сверху снегу не было, но было морозно и мело.

Вас[илий] Андр[еич] был немного выпивши, красен и возбужден. 59 59 Зач.: каким он всегда бывал с первых рюмок. — Когда бы ты торговые антиресы могла понимать, тогда бы я разговор с тобой мог иметь совсем различный, — говорил он. — Хоть бы Никиту с собой взял; а то куда один пьяный поедешь, — вдруг совсем крикливым голосом сказала жена.

— Ну, опять грызутся, — подумал Никита. — Жить бы да жить, так нет же, всё лаются. Готово! Вас[илий] Анд[реич], — крикнул он хозяину.

— Еще кого не взять ли? — не отвечая Никите, продолжал В[асилий] А[ндреич], обращаясь к жене. — Что ж, я дороги не знаю.

— Веселее ехать, — сказала жена, — еще погода поднимется.

И действительно, в то время, как она говорила это, порыв ветра согнал снег с крыши и засыпал крыльцо.

— Дело к ночи, мне думаться не будет, — сказала она, заходя назад в сени.

— Чего думаться, моментально доеду, — отвечал В[асилий] А[ндреич], любивший употреблять и с своими хорошие слова. 60 60 Зачеркнуто: — Право возьми, — упрямо, как дувший ветер, повторяла хозяйка, перекутывая на другую сторону платок.

— Слышишь, Никита, хозяйка велит тебе в капаньонах ехать. Что скажешь?

— Да мне что, ехать так ехать, всё одно, — как всегда бойко, громко, как будто сердясь, буркнул Никита. Никита говорил всегда быстро-быстро, точно слова подгоняли одно другое; главная же особенность его речи состояла в том, что, сказав то, что ему нужно, он как-то вдруг обрывал речь, точно запирал ключом.

— Куда еще, — закричала на сына вышедшая вслед за мужем закутанная с головой в платок на снос[ях] беременная жена В[асилия] А[ндреича].

— Пущай привыкает, так-то и я бывало. Как батинька едут, я и тут.

— Хоть бы, Вася, Микиту с собою взял, — сказала ему жена, очевидно находящаяся в полной покорности у своего мужа. — Как бы погода не поднялась, да и всё веселее будет, — сказала она, очевидно робея перед мужем и перекутывая платок с одной стороны на другую.

— Не извольте, мадам, беспокоиться, — проговорил В[асилий] А[ндреич], как он говорил всегда, когда слушал себя, громким, отчетливым голосом, с каким-то особенным напряжением губ, с которым говорят купеческие прикащики. — Что ж, я дороги не знаю?

<���Ну вот и ладно. А ты смотри, хозяина-то приветь, как должно. — Ну, ты уж скажешь, — сказала смеясь кухарка, ласково ударяя его по спине, очевидно что-то особенное понявшая в этих словах. — А то как же, угости, как должно! — сказал Никита и, похлопывая рукавицами друг об друга, выбежал на улицу.>

— Ты бы, дядя Никита, ноги-то перебул бы, — сказала кухарка, — а то сапоги худые. Никита остановился, как бы вспомнив. Надо бы... Ну да сойдет и так. Недалече. И он пошел к двери.

Ветер дул им вбок со стороны Никиты, кот[орому] он запахивал длинный воротник азяма [ 1 неразобр .], закрывавший лицо, и продувал ребра и руку в том месте, где полушубок был прорван, и изредка покачивал санки, когда спины ездоков парусили против ветра. Дорога всё менее и менее становилась видна, всё менее и менее можно было знать, на дороге или без дороги бежит лошадь. Можно было знать это только п[отому], ч[то] виднелись вешки — дубовые сучки, на расстоянии сажень 10 один от другого воткнутые по сторонам дороги. Никита думал о том, как он в этот праздник удержался от вина и как два раза отказался. И ему было это и лестно и жалко. Больше было жалко. И чтобы не думать об этом, он закрыл глаза и стал дремать. Хозяин, возбужденный вином, был в самом веселом расположении духа. Он был собою еще более доволен, чем всегда. Он и умен и обходителен, и гости у него были все хорошие, и богат, и ловок, и лошадь у него хорошая, и шуба, и всё хорошо, и сам он хорош. А погоди, лес куплю, я ему очки вотру.

После встречи с попутчиками и перед первым въездом в деревню вставка рукой Толстого : В[асилий] А[ндреич] теперь молчал, а Никита не переставая весело разговаривал: то хвалил ум лошади, то вспоминал, как он ездил с другим хозяином на паре и пристяжная сбивала коренную.

Никита разделся, отряхнул кафтан и повесил его на печь и подошел к столу. Ему тоже предложили водки, но он сердито отказался и присел на лавке. Над столом висела ярко горевшая лампа, освещавшая стол со скатертью, самовар, чашки, водку и кирпичные стены и полати, с к[оторых] глядели ребята.

Хозяева стали просить чаем. Никита не отказался от чая. Он не признавался в этом, но он сильно озяб в своем плохом одеянии и рад был согреться. Он, обкусывая со всех сторон один кусочек сахару, выпил 4 стакана чая и то последний стакан не перевернул, а положил боком. Но воды в самоваре уже не было, а хозяйка как будто не заметила боковое положение стакана.

Никита молчал и одобрительно кивал головой, выпивая 4-й стакан уже совсем жидкого чая. Он сильно прозяб и рад был согреться. В[асилий] А[ндреич] строго осуждал непочитание родителей и советовал подать земскому, — между разговором он не упускал случай пошутить с молодой, нарядной, румяной солдаткой, щелкавшей у печки семячки и смеявшейся с ним.

Вас[илий] Андр[еич] оделся, солдатка подержала ему шубу, и он ущипнул ее так, что она хлопнула его по спине, затянулся опять кушаком. Никита, разогревшись, надел опять свой отсыревший на печи халат, и они вышли в сени. Петруха в шубе и кафтане, стоя на коленках в розвальнях, выехал в отворенные ворота.

В голове его бродили его обычные мысли: расчеты барышей от всех ведущихся им дел и опасение убытков от них; валухи кормились у него жмыхом, на них польза хорошая будет. Только надо не прозевать, во-время отправить. Радужных пяток очистится, и хорошо. Тоже с гречей надо не проморгать. Подвезли много, как раз соскочит цена. Ну, да я не промахнусь. Не тот мальчик. И он стал вспоминать все свои новые дела, в перемежку с воспоминаниями последнего дня праздника и надеждами на удачную выгодную покупку и соображениями о том, как и когда они с Ник[итой] выберутся из этой метели.