Полное собрание сочинений. Том 70

Der Zustand der Douchoboren ist leider immer derselbe, aber alle die Leiden die sie ertragen, haben bis jetzt ihren Entschluss nicht geändert.

Mit brüderlicher Liebe Ihr Freund

Leo Tolstoy.

25 August 1897.

Милые и дорогие друзья,

Не сердитесь на меня, что я вам так долго не отвечал. Мне трудно писать по-немецки и нечего было сообщить вам особенно важного. Меня очень радует, что вы, Вандервер, теперь свободны и так усердно хотите трудиться для распространения истины. Мне доставило бы большую радость, если бы я мог писать в вашей газете. Я закончил свою работу об искусстве и хочу написать статью вроде воззвания ко всем людям христианского мира. Если мне удастся это сделать и если это вам понравится, то вы получите рукопись от Черткова из Лондона через Шкарвана. Мне было также особенно радостно ближе узнать всех вас, наших друзей, а также Ньювангюиса, которого я уже давно знаю и высоко ценю по письмам Шкарвана к Чертковым, которые мне пересылали. Замечательно, как удивительно и широко распространяется истина. Недавно я получил через одного из своих друзей Эрнеста Кросби из Нью-Йорка письмо, полученное им от одного молодого японца, в котором тот говорит о своем убеждении, что учение Христа о любви и неупотреблении насилия есть единственно разумный смысл жизни и что он теперь приложит все свои силы, чтоб организовать в Японии общины, где хочет проводить этот принцип. Не проходит дня, чтоб я не получал откуда-нибудь подобные радостные вести.

Положение духоборов, к сожалению, всё то же, но все страдания, которые они переносят, до сих пор не изменили их решимости.

С братской любовью ваш друг

Лев Толстой.

25 августа 1897.

Дата Толстого нового стиля. См. письмо Толстого к В. Г. Черткову от 13 августа, т. 88.

Ответ на письмо голландского пастора Людвига Белера (Louis Bähler) от 6 августа нов. ст. из Голландии, в котором Велер сообщал об освобождении из тюрьмы Вандервера (см. о нем прим. к письму № 65) и писал об их решении «выпускать газету с идеалистическим и анархическим мировоззрением».

1897 г. Августа 15. Я. П.

Многоуважаемый Кузьма Терентьевич,

Кавказские духоборы более 4000 человек: старики, женщины, дети, изгнанные из своих жилищ в грузинские и татарские деревни, находятся в страшно бедственном положении. Правительство, гонящее их, запрещает открытую подписку для их вспомоществования, и потому я решил частным образом обращаться к лицам, известным своею благотворительностью. Обращаюсь к вам и прошу вас помочь им. То, что вы захотите дать им, передайте другу моему Павлу Александровичу Буланже, который передаст вам это письмо и статью, из которой вы более подробно узнаете о положении духоборов и о том, за что они страдают. 1Кроме того, П. А. Буланже передаст вам еще нашу общую просьбу об участии вашем в исторических изданиях Посредника. 2

С совершенным уважением остаюсь готовый к услугам

Лев Толстой.

15 августа 1897.

Кузьма Терентьевич Солдатенков (1818—1901) — богатый московский купец; собиратель картинной галлереи; издатель ряда сочинений преимущественно исторического содержания.

1Толстой предполагал обратиться к нескольким богачам об оказании помощи духоборам. Однако в 1897 г. это намерение осуществлено но было. Толстой отдал публикуемое письмо П. А. Буланже для передачи Солдатенкову, но, как сообщил Буланже в письме от 19 августа, Солдатенков уехал за границу, и письмо не было ему передано. Несколько писем с просьбой о помощи духоборам и вторично Солдатенкову Толстой написал лишь в 1898 г. См. т. 71.

2В издании «Посредник» Солдатенков участия не принимал.

1897 г. Августа 19. Я. П.

Cher Monsieur Van Duyl,

Je vous remercie beaucoup pour les bonnes et interessantes nouvelles que vous me donnez. Il ne faut jamais penser aux resultats des nos actions. Rien n’affaiblit autant nos forces que de prévoir ces resultats. Si je suis bien convaincu de ce que je sers Dieu par mes actions je puis être certain que la cause que je sers triomphera, quoique comme à Moïse, il ne nous sera jamais permis de voir la terre promise.

Je suis heureux de voir de nouveaux serviteurs de la bonne cause, mais si j’étais complètement seul et pendant toute ma vie cela ne pourrait pas influer sur ma conviction, car je ne puis ni vivre, ni penser autrement que je vis et je pense.

Je vous serre fraternellement la main.

Léon Tolstoy.

19/31 Août 1897.

Любезный Ван Дюйль,

Я вам очень благодарен за хорошие и интересные известия, которые вы мне сообщаете. Никогда не следует думать о последствиях наших поступков. Ничто так не ослабляет наши силы, как предвидение этих последствий. Если я твердо убежден, что своими поступками служу богу, то я могу быть уверен, что дело, которому служу, — восторжествует, хотя бы нам, как Моисею, никогда не суждено было увидеть обетованную землю.

Я рад видеть новых служителей доброго дела. Но если бы я был совершенно одинок в течение всей моей жизни, это не могло бы влиять на мои убеждения, потому что я не могу ни жить, ни думать иначе, чем так, как я живу и думаю.

Дружески жму вам руку.

Лев Толстой.

19/31 августа 1897.

Печатается по листу копировальной книги из AЧ.

Ответ на письмо Ван Дюйля от 24 августа нов. ст. из Голландии, в котором Ван Дюйль сообщал о своем свидании в Гааге с А. Шкарваном и об их намерении основать периодическое издание в духе взглядов Толстого; писал о сочувствии их делу молодых пасторов; высказывал сомнение в «силе слова».

1897 г. Августа 19. Я. П.

Получил ваше письмо, милый Владимир Вас[ильевич]. Вы не велите писать эпитетов, а я пишу, п[отому] ч[то] таким вас чувствую. Очень благодарен за высылку Раn’а, 1я еще их не получал. Как получу, так сообщу, просмотрю и в целости возвращу.

Вчера прочел конец вашей статьи о Ге. 2Я не могу судить об этой вещи, п[отому] ч[то] она мне слишком близка. Меня она сильно трогает и восхищает. Отрешившись от своей близости к этой биографии, мне все-таки кажется, что это очень хорошая, полезная людям, в особенности художникам, будет книга. Как посторонние судят о ней? То, что вы пишете в письме об искусстве, очень верно. Во всех областях человеч[еской] духовной деятельности много суеверий, но нигде более, чем в искусстве, и суеверий глупых до смешного, когда разберешь их и освободишься от них. Очень интересно узнать, что вы пишете. С большим вниманием и надеждой найти многое согласное со мной прочту. Если можно, сделайте мне вот что. Есть — началось это по-моему с ренесанса — искусство господское и народное. И в области иск[усства] слова, драмы и музыки я знаю прекрасные, главное по искренности, к[оторой] часто совсем нет у господ, образцы искусства; но в живописи не знаю, кроме миселей расписанных церковных, хорошего, наивного и потому сильного народного иск[усства]. А должно быть такое же, соответствующее народной поэзии и песне. Не можете ли указать? 3

Как жаль, что вы не приедете к нам. Я всё надеюсь, что Бычков 4приедет раньше, и вы приедете хоть в сентябре. Наши вам очень кланяются. Маша больна тифом. Пока опасности нет, но всегда страшно.