Полное собрание сочинений. Том 59

7Кн. Мих. Дм. Горчаков. О нем см. прим. к п. № 84.

8Вероятно, Николай Дмитриевич Банников, бывший дядька братьев Толстых, выведенный в «Детстве».

1854 г. Июня 19. Бухарест.

19 Juin

Chère tante! Enfin, hier j’ai reçu la première lettre 1de vous depuis mon départ. Et je vous avoue qu’excepté le plaisir d’avoir lu et relu votre bonne et excelente lettre, la vue seule de votre écriture m’a tranquillisé sur votre compte, sur lequel je commençais à devenir vivement inquiet. Vous avez donc fait tout ce qui dépendait de vous pour le bien de Dmitri — с. à d. pour l’engager à rester à la campagne et ce n’est pas vous, mais lui qui l’a quitté le premier. Je me dis souvent: si nous autres, pauvres égoistes, espérons avoir un petit coin au paradis, quelle grande et belle place vous y est réservé — à vous, qui ne vivez que pour faire du bien aux autres. Vous vous plaignez, chère tante, de mon silence et vous avez raison, ce qui n’empêche pas aussi que je n’aye eu presque raison aussi en écrivant peu. Ce n’est pas par paresse — c’est une raison, que j’ai donné trop souvent et qu’il devient ridicule de donner à mon âge, mais c’est pour ne pas être obligé de mentir dans mes lettres — et non seulement de mentir, mais être obligé de me taire sur quelque chose, qui m’intéressait et qui par conséquent devait vous intéresser aussi. Il y a près de 2 mois, que je suis tombé assez sérieusement malade et pendant ma maladie, quoique je me suis mis plusieurs fois à vous écrire, je n'ai jamais pu le faire sans parler de la chose qui m’occupait le plus — de ma maladie — ce que je ne voulais pas faire pour ne pas vous donner d’inquiétudes. Après mon rétablissement je suis tout de suite allé au camp de Silistrie. 2De là j’ai eu les mêmes raisons pour ne pas écrire. Ce n’est qu’à présent, que je le fais avec plaisir et toute franchise. Quoique peut être je ne dise rien, à force d’avoir trop à dire, mais au moins j’ai l’idée qu’à présent il n’y a rien que j’aye besoin de vous cacher. Que vous dirai-je au sujet de moi? Pour le moment malheurease[ment] rien de trop agréable: ma santé n’est pas encore tout à fait bonne, — il m’est resté un peu de faiblesse; mes occupations ne vont pas du tout à cause du genre de vie déréglé que je suis obligé de mener — tantôt au camp, tantôt en marche. Et les affaires financières vont mal, l’argent fond comme de la neige sans que je sache où il passe et pour le moment je suis tout à fait à sec.

Adieu, chère tante. Voilà une lettre bien sotte, mais que j’aime mieux envoyer que de déchirer, comme je viens d’en avoir eu l’envie. Je compte par la même poste écrire à Dmitri. Je baise bien tendrement vos mains.

Chère tante, voilà une lettre pour Dmitri que vous aurez la bonté de lui envoyer à Moscou, le plutôt possible. 3

На конверте:

Ея высокоблагородію Татьянѣ Александровнѣ Ергольской въ

19 июня.

Дорогая тетенька! Вчера, наконец, я получил ваше первое письмо, с моего отъезда. 1Сознаюсь, что кроме удовольствия, которое я испытал, читая и перечитывая ваше доброе и чудесное письмо, один вид вашего почерка меня успокоил, а я начинал очень о вас беспокоиться. Итак, вы сделали всё, что от вас зависело, для Митеньки, т. е. уговорили его жить в деревне и не вы, а он уехал первый. Часто я себе говорю: ежели мы, несчастные эгоисты, надеемся на уголок в раю, какое же прекрасное место предназначается там вам — вам, живущей только для других. Вы жалуетесь, милая тетенька, на мое молчание, и, конечно, правы, но, знаете, я не вполне виноват, что редко вам пишу. Не из лени; это причина, которую я слишком часто приводил, и которая становится уже смешной, в мои года. Дело в том, что я не хочу лгать в своих письмах, — и не только лгать, а даже и умалчивать о том, что для меня имеет важное значение и поэтому близко касается и вас. Вот уже почти 2 месяца, что я довольно серьезно заболел. За это время я принимался было вам писать, но не мог я не говорить о том, что больше всего меня озабочивало — о своей болезни; а сказать о ней, я напугал бы и взволновал вас. Как только я поправился, я уехал в лагерь под Силистрию. 2А оттуда я не мог писать по той же причине. Зато теперь пишу с радостью и совершенно откровенно. Может быть ничего не скажу потому, что слишком много надо сказать, но по крайней мере знаю, что могу ничего не скрывать. Что вам сказать о себе? К сожалению, порадовать вас нечем: здоровье мое неважно — я еще слаб; заниматься я не могу — жизнь для этого неподходящая: либо лагерь, либо поход. И денежные мои дела плохи; деньги тают, как снег, куда уходят не вижу, а сейчас их и совсем нет.

Прощайте, дорогая тетенька. Письмо вышло совсем пустое; но предпочитаю послать его, нежели изорвать. Хочу этой же почтой написать Митеньке. Нежно целую ваши ручки.

Дорогая тетенька, будьте добры переслать, как можно скорее, это письмо Митеньке в Москву. 3

Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Публикуется впервые. Год определяется почтовыми штемпелями «Букарест, 22 июня, 1854» и «Получено 1854, июля 5».

1Это сохранившееся письмо от 21 апреля 1854 г.

2Под крепость Силистрию Толстой приехал в последних числах мая.

3Письмо Льва Николаевича гр. Дм. Н. Толстому не сохранилось. На него Дмитрий Николаевич ответил письмом от 20 октября 1854 г.: «Любезный друг и брат Лев! Последнее твое письмо, которое ты мне писал вместе с тетенькой Татьяной Александровной, я получил в Москве. Странно, как ты не получал моего письма из Щербачевки, где пишу тебе, что я еду в Москву и для чего я еду. Итак, начну теперь с этого времени; я приехал в Москву в мае, чтоб кончить как-нибудь с Доктур[овым] потому что, как ты сам знаешь, его тогда не было в Москве. Я прожил в Москве всё лето и никак с ним не кончил; кончилось тем, что я буду ему по возможности выплачивать. С Машей я рассчитался и расстался навсегда. Долгов у меня осталось всего 6800 р. с. Но считая, что мне должны до 4 т. р. с., то остается 2800 р. сер. Вот тебе мое внешнее положение, моральное же мое положение еще в большем беспорядке; еще не изгладились дурные впечатления моей гадкой жизни в Москве, и вообще я еще не покоен духом, притом здоровье мое не так-то хорошо. Проездом из Москвы в сентябре я был у сестры в Покровском, где прогостил недели две. При мне получено твое письмо, где ты пишешь Валерьяну, что вам остается два перехода до границы; я не оправдываюсь перед тобой, что не писал тебе, но впрочем частью причиною тому твой неопределенный адрес. Теперь пишу тебе по тому, который ты дал Валерияну. Я никак не могу проехать Ясной, чтоб в нее хоть на минуту не заехать; именно: ехавши в мае в Москву (тетенька Татьяна Александровна оставалась в Покровском), я свернул на почтовых с шоссе, подъехал к флигелю и оттуда в сопровождении Максима обошел сад и выставку, где тогда всё было в отличном цвету, и это мне доставило такое удовольствие, что я уже вплоть до Москвы ехал с приятным впечатлением. На обратном пути я тоже заезжал в Ясную; там была тогда тетенька, я с ней пробыл два дня, ел груши, которых нынче у тебя изобилие; братьев не было ни в Никольском, ни в Пирогове; они в отъезжем поле. С 23 сентября я сижу в Щербачевке, сажаю сады, строю, собираю деньги, плачу долги; чем всё это кончится и к чему приведет, бог один знает. Одно, что меня еще поддерживает, и почему я не прихожу в отчаяние, — это то, что я не скучаю: хозяйство мое меня занимает. Мне скорее сделается грустно, чем скучно, и грустно оттого, что я один, что я не то, чем бы я мог быть и что, наконец, всё как-то не то. — Это мне часто приходит на мысль, и отчего это всё как-то не то, в том я не могу себе дать отчета, но по крайней мере мне так кажется.

Что Горчаков сделан главнокомандующим я этому очень рад, а что в Крыму неприятель, это нехорошо. Что-то будет дальше? — это все очень меня интересует. —