Полное собрание сочинений. Том 58

1434. 111 12 . И поспа [ л ] час. — См. прим. 1431.

1435. 111 12—13 с Пав [ лом ] Ив [ ановичем ] и Голд [ енвейзером ] . — Беседа Толстого 2 октября с приехавшим П. И. Бирюковым и А. Б. Гольденвейзером записана последним в его Записях, 2, стр. 306—312.

1436. 111 15—16. Была Саша..... все к лучшему..... как я далек от этого. — А. Л. Толстая приезжала из Телятинок. О своем душевном состоянии, выраженном последними словами, см. запись Толстого в Дневнике от 29 сентября, № 2.

1437. 111 17. Сережа и ночью Таня. — С. Л. Толстой и Т. Л. Сухотина.

1438. 111 19—21. 1) Бог дышит..... и стал богом. — См. запись № 1 от 29 сентября и мысли, перечисленные в прим. 140.

1439. 111 22—28. 2) Матерьялистическое объяснение жизни..... и будет ходить ». — Эта мысль записана Толстым с одной стороны, в связи с получением ряда писем о «perpetuum mobile» («вечный двигатель») — см. «Письма по поручению Г. А. Журавлеву от 24 сентября 1910 г., т. 82 — и, с другой стороны в связи с его работой над статьей «О социализме» (Записи А. Б. Гольденвейзера, 2, стр. 303—304; «Яснополянские записки» Д. И. Маковицкого от 28 сентября и от 2 октября).

1440. 111 29— 112 11 . 3) Бог дышит нами..... Бог есть любовь. — См. прим. 1438. Определение любви см. в записях, перечисленных в прим. 47.

3 октября, стр. 112.

1441. 112 13 . о болезни Сони. — Приводим слова Толстого из его разговора о Софье Андреевне с П. И. Бирюковым по записи Д. И. Маковицкого: «У нее слова не имеют никакой обязательности; она днем скажет одно, а вечером диаметрально противоположное, и с такими апломбом, что импонирует мне. Одно только может быть правильное отношение к ней — и это я испробовал своими боками — надо молчать и не уступать. Ей бы уехать на время... Я хотел бы оградить себя; мне осталось жить месяцы, может быть, дни. Я уже три месяца, как не работаю». («Яснополянские записки» от 2 октября). Относительно невозможности для Толстого работать см. запись запись в «Дневнике для одного себя» от 2 октября и прим. 1432.

1442. 112 13—14 . прекрасно играл Голд [ енвейзер ] . — А. Б. Гольденвейзер играл в этот вечер Толстому в последний раз. Он играл: баркароллу Аренского, этюды As-dur op. 25 и E-dur op. 10, прелюдию Fis-dur и мазурку e-moll Шопена. («Вблизи Толстого», 2, стр. 311.)

1443. 112 14 . Тани не дождался. — См. прим. 1437.

1444. 112 16 . видел скверные сны. — Последние дни Толстой недомогал (см. прим. 1389, 1417 и 1431). 4 октября болезнь разразилась обморочным состоянием и судорогами (см. прим. 1448).

1445. 112 19—26. 1) Я себе много раз говорил..... то все будет хорошо. — См. Молитву при общении с людьми — прим. 22.

1446. 112 31. 3) Венера Милосская, — Античная мраморная статуя богини Венеры, найденная в 1820 г. на острове Милосе (Греция). Хранится в Париже, в Лувре.

1447. 112 3 4. 4) Забыл что. — См. Записную книжку, стр. 229, строки 16—18.

5 октября, стр. 113.

1448. 112 36 . Два дня с 3-го был тяжело болен. Обморок..... После дообеденного сна. — Описание обморока Льва Николаевича приводим по неопубликованным записям С. А. Толстой, С. Л. Толстого и врача Д. П. Маковицкого. С. А. Толстая в своем «Ежедневнике» от 3 октября записала: «Утром Лев Николаевич гулял, потом поехал верхом ненадолго; вернувшись, жаловался, что окоченели ноги от холода и, не снимая сапог, лег. Во время нашего обеда я вошла к нему и с ужасом увидала, что он всё забыл и заговаривается, и клонит его ко сну. Потом началось что-то ужасное. Судороги в лице, страшное дерганье ног, которые нельзя было удержать. Ужас, отчаяние и раскаяние овладели мной. К ночи судороги прекратились. Всю ночь я просидела на стуле у Льва Николаевича. Он спал и много стонал. Приехала ночью дочь Таня».

Д. П. Маковицкий в своих Записках от 4 октября пишет: «Днем проехали 12 верст верхом по оврагам. В одном трудном месте Лев Николаевич слезал с лошади. Перед обедом не просыпался до 6.45. Зашли к нему. Он лежал в забытьи и говорил что-то несвязное и бессмысленное. Ноги у него были холодные, лицо бледное. Мы приложили к подошвам бутылки с горячей водой, к икрам горчичники. Поставленная клизма подействовала, и наступило полусознательное сонливое состояние. В 7 часов температура была 37,1°, и пульс 88. Лев Николаевич настаивал на том, чтобы принесли свет и чтобы ему дали писать. В 8 часов были судороги, начавшиеся, кажется, с ноги. После них наступило сознание, хотя не полное. Лев Николаевич попросил горшок и помочился. Через полчаса опять были судороги и потом еще 3 раза, так что с 8 до 10 ч. 15 м. было пять судорожных припадков. Второй и третий припадки были самые сильные и продолжительные — по 3 минуты. Судороги были тонические и клонические: мышц лица, губ, шеи, спины, рук и больше всего ног. Между припадками Лев Николаевич настойчиво просил свечу и карандаш и перед тем, как начинались припадки, усиленно делал движения, водил карандашом и одной рукой по подушке и по салфетке, как будто писал и диктовал: добро... о Боге, о душе, о земле. Зрачки были сужены. Красноты глаз не заметно. Припадки начинались бурчанием в желудке и отрыжкой с слюною, которую Лев Николаевич старался проглотить. Пульс до припадков и между припадками был правильный, полный, довольно сильный (как нормальный). Переливание в кишках. Пузырь не наполнен. В 10 ч. 15 м. последние и самые короткие судороги —15 секунд. Температура 37,7. Потом Лев Николаевич спал до 11 часов. В 11 часов проснулся с ясным сознанием. Стал поправлять себе подушку, одеяло, искал спички, часы. Спросил нас, почему мы около него, и что с ним было. «Я ничего ненормального не чувствую», — сказал он; спросил, который час, и сам посмотрел на часы. Повидимому, он хотел заснуть, и мы вышли. Я сел в спальне. Через 2-3 минуты Лев Николаевич позвонил: попросил потушить свечу, очень настаивал, чтобы Софья Андреевна ушла и уснул. Спал до 2 ч. 30 м. Опять расспрашивал, что с ним было, помочился с перерывами. На вопрос, как себя чувствует, ответил, что голова болит, изжога, больше ничего. С 3 до 5 просыпался, отсылал приходившую Софью Андреевну, потом спокойно спал до 9 ч. 45 м. Язык действовал хорошо. Пил Боржом, кофе. Два дня до этого припадка у него был понос; нынче ставили клизму, подействовала два раза. Когда у Льва Николаевича были сильные судороги, Бирюков, Булгаков и я держали его за руки, туловище и ноги. Софья Андреевна на этот раз меньше, чем при других заболеваниях Льва Николаевича, суетилась сама и нас суетила. Она этот раз была встревожена, опечалена и смиренна. Во время припадка Льва Николаевича, Софья Андреевна помогала держать его ноги, опустилась на колени и, тихо рыдая, целовала его ногу. У Сергея Львовича, стоявшего в ногах кровати, был испуганный, как у ребенка, вид. Он взял себе Записную книжку Льва Николаевича. Александра Львовна была страшно взволнована, боялась, как и все, что Лев Николаевич не выдержит судорог и скончается во время них. Ее вызвали из Телятинок одновременно с Чертковым, который приехал с Белиньким и сидел в моей комнате (наверх из-за Софии Андреевны не приходил)». Об этом обмороке Толстого также см. Дневник Булгакова, стр. 335—338 и Б, 4, стр. 212.