Полное собрание сочинений. Том 58

1616. 126 9—10 . В ночь приехал Сережа, оч [ ень ] тронул меня. — В своих неопубликованных воспоминаниях С. Л. Толстой сообщает, что он приехал, вследствие срочной телеграммы А. Л. Толстой из Астапова в Москву от 2 ноября, в 2 ч. 20 мин. ночи: «Положение серьезное. Привези немедленно Никитина. Желал известить тебя и сестру, боится приезда остальных». Эта телеграмма была получена в отсутствии Сергея Львовича, только что перед тем уехавшего в Чернский уезд. Его жена М. Н. Толстая немедленно ее перетелеграфировала на поезд, на котором он уехал. Получив эту телеграмму в поезде в 10 ч. утра 2 ноября, С. Л. Толстой на узловой станции Горбачево свернул со своего пути и пересел на поезд, идущий в Астапово, куда приехал в 7 ч. вечера. А. Л. Толстая в воспоминаниях «Об уходе и смерти Л. Н. Толстого» передает сказанные ей слова Львом Николаевичем о встрече с старшим сыном: ,,«Сережа-то каков!.. как он меня нашел. Я очень ему рад, он мне приятен... Он мне руку поцеловал», — сквозь рыдания с трудом проговорил отец“. (Сборник ТПТ 4, стр. 166.) Приводим выдержки из неопубликованных воспоминаний С. Л. Толстого о последних днях Толстого. ,,Я провел все утро 3 ноября в вагоне с матерью, сестрой и братьями. На общем совете мы решили всячески удерживать мать от свидания с отцом, пока он сам ее не позовет. Главной причиной этого решения была боязнь, что их свидание может быть для него губительно. Мы решили так: прежде всего будем исполнять волю нашего отца, затем — предписание врачей, затем наше решение. И, главное, будем действовать единодушно. Мать, скрепя сердце, согласилась с нами, говоря, что она не хочет быть причиной смерти отца. Мы, однако, не очень ей верили и боялись, что она всё-таки пойдет к нему, и решили следить за ней. Трудно себе представить, что произошло бы, если бы она пошла к отцу. Когда я вошел к отцу днем 3 ноября, он спал или, скорее, лежал в забытьи. Я слышал, как он говорил: «Саша, всё идет в гору, чем это кончится?»... Когда отец очнулся, он тотчас же узнал меня: «Сережа, ты сегодня уезжаешь?» — Я сказал, что еще не уезжаю. — «Уезжай, уезжай, непременно уезжай». — Мне кажется, что он надеялся скоро выздороветь и велел мне уезжать, чтобы я не помешал ему ехать дальше. Впрочем, он говорил это в полузабытьи.

4 ноября. Я пришел в Озолинский домик часов в 10 утра... Утром, когда у отца никого не было, кроме Черткова и меня, он сказал: «Может быть умираю, а может быть.... [многоточие в рукописи C. Л. Толстого]. Буду стараться». После того Чертков ушел, и я довольно долго оставался один с отцом... В это время я невольно подслушал, как отец сознавал, что умирает. Он лежал с закрытыми глазами и изредка выговаривал отдельные слова из занимавших его мыслей, что он нередко делал, будучи здоров, когда думал о чем-нибудь его волнующем. Он говорил: «Плохо дело, плохо твое дело...» и затем: «Прекрасно, прекрасно». Потом он вдруг открыл глаза и, глядя вверх, сказал: «Маша, Маша». У меня дрожь пробежала по спине. Я понял, что он вспомнил смерть моей сестры Маши, которая ему была особенно близка. Маша умерла тоже от воспаления легких (в ноябре 1906 г.)...

Вскоре после этого я ушел обедать и вернулся часов в пять. Отец был в полузабытьи, началась икота. Он изредка выговаривал отдельные слова: «Глупости, глупости... прекрасно... прекрасно... плохо дело». Душан Петрович предложил ему клизму. Он сказал: «Нет, не надо». Тогда Никитин сказал: Лев Николаевич, позвольте устроить вам клизму. Это вам облегчит икоту. Он ответил: «Бог всё устроит». — Клизма была поставлена и подействовала. Саша давала ему пить. Он говорил: «Не хочу теперь, не мешайте мне». Он, вероятно, продолжал думать о смерти.

Так же как и всякий раз, когда я к нему подходил, он узнавал меня и называл по имени: «Сережа». В этот раз он прибавил: «Сережа, ты меня презираешь. Я знаю, ты меня презираешь». Потом, помолчав, сказал: «Нет, я не плох, я совсем не плох». Он это говорил в полубредовом состоянии, не знаю, к какой невысказанной мысли относились эти слова. Может быть, у него какая-нибудь мысль возникла по поводу моего письма, которое я написал ему в Шамардино. Не помню, когда именно он еще говорил: «Не могу заснуть, всё сочиняю. Пишу и складно складываю».

Тяжелое, даже скажу ужасное впечатление на меня произвели его слова, которые он сказал громким, убежденным голосом, приподнявшись на кровати: «Удирать, надо удирать».

Вскоре после этих слов он увидел меня, хотя я стоял поодаль и в полутьме (в комнате горела только одна свеча за головой отца) и позвал меня: «Сережа!» Я кинулся к кровати и стал на колени, чтобы лучше слышать, что он скажет. Он сказал целую фразу, но я ничего не разобрал. Душан Петрович потом говорил мне, что он слышал следующие слова, которые тут же или вскоре записал: «истина... люблю много... все они»... Я поцеловал его руку и в смущении отошел. Это были последние его слова (кроме слов: «морфина не хочу»)“.

1617. 126 10 . Нынче 3-го Никит [ ин ] , — А. Л. Толстая через С. Л. Толстого вызвала срочной телеграммой врача Д. В. Никитина (см. прим. 811), который приехал в Астапово 3 ноября утром. Д. В. Никитин опубликовал свои воспоминания: «Последние дни Л. И. Толстого». — «Русские ведомости» 1911, № 256 от 6 ноября.

1618. 126 10 . Таня, — О приезде в Астапово T. Л. Сухотиной, Толстой узнал от Д. П. Маковицкого (воспоминания А. Л. Толстой, стр. 168). О свидании Толстого с Т. Л. Сухотиной 3 ноября приводим запись В. Г. Черткова в его воспоминаниях «О последних днях Л. И. Толстого» (стр. 11): «Днем Лев Николаевич послал за Татьяной Львовной. Свидание их было очень трогательное, как по той радости, которую проявил Лев Николаевич, увидав свою старшую дочь, так и по сердечному попечению о состоянии Софьи Андреевны, которое он проявил в своих расспросах. Лев Николаевич думал, что Софья Андреевна осталась в Ясной, между тем как в это время она уже жила в вагоне на станции Астапово, в нескольких шагах от него. Татьяна Львовна не желала волновать отца выдачей местонахождения своей матери. А потому, когда вопросы Льва Николаевича стали ставить ее в затруднительное положение, то она сказала, что лучше пока об этом не говорить, а что потом, когда он будет покрепче, она всё расскажет. Лев Николаевич, не понимая причины этой несообщительности, возразил: «Но ведь ты понимаешь, как мне для моей души нужно знать это» и прослезился. Татьяне Львовне оставалось только поспешно проститься и удалиться. Во всё время этого разговора, при котором я присутствовал, Лев Николаевич ни одним намеком не подал повода думать, что он желает видеть Софью Андреевну».

1619. 126 10—11 . потом Голденв [ ейзер ] и Ив [ ан ] И в [ анович ] . — А. Б. Гольденвейзер и И. И. Горбунов-Посадов приехали в Астапово 3 ноября утром. Толстой, узнав об их приезде, пожелал их видеть. Свое последнее свидание с Толстым А. Б. Гольденвейзер опубликовал в своих Записях «Вблизи Толстого», 2, стр. 341—346; рассказ И. И. Горбунова-Посадова — см. Б, 4, стр. 246—247.