Полное собрание сочинений. Том 44

Люди начальствующие хотят делать невозможное дело: исправлять зло злыми делами: наказаниями, тюрьмами, казнями исправлять дурных людей, а сами хотят оставаться злыми, потому что только злые люди могут запирать в тюрьмы, казнить людей. Выходит из этого только то, что дурные люди, взявшиеся за исправление дурных людей, становятся все хуже и хуже и все больше и больше развращают тех, которых будто бы исправляют.

Ты хочешь исправлять людей, потому что считаешь их дурными, но точно по такому же праву, по которому ты их считаешь дурными, они могут считать тебя дурным. Почему же тебе исправлять их, а не им тебя?

Насилие производит только подобие справедливости, но удаляет людей от возможности жить справедливо без насилия.

Удивительное дело. Являются люди, которые считают призванием своей жизни исправление других людей. Неужели эти исправляющие люди все такие хорошие, что им уже над собой нечего делать?

Человеку предстоит выбор: подчиняться составленным людьми правилам, утверждаемым насилием, или жить соответственно требованиям своей природы. Правила же, утверждаемые насилием, мешают людям жить соответственно своей природе, потому что главные свойства человека — разум и любовь, а и то и другое противно насилию.

Отчего так извращено христианство и все веры, отчего так пала нравственность? Одна причина: вера в благодетельность насильнического устройства.

Цель человека, желающего жить по закону Христа, состоит в исполнении открытого им закона; закон же его в том, чтобы любить Бога и ближнего; любовь же к Богу выражается в том, чтобы поступать с другими, как мы хотим, чтоб они поступали с нами; и поэтому человек, желающий жить по закону Христа, будет прежде всего исполнять это, а не будет заботиться об устройстве своей жизни и других людей.

Внешние условия жизни не только не надо искусственно устраивать, но надо всячески стараться избегать всякого внешнего устройства, потому что ничто так не убивает внутреннее, как внешнее, и ничего так не развивает лицемерия, гордости, неуважения к людям, как приписывание значения внешним формам жизни.

Суеверие устройства человеческого общества насилием тем ужасно, что оно преемственно. Люди, выросшие в насильническом устройстве, уже не спрашивают себя, нужно ли, законно ли оно, а признают его как нечто неизбежное, без которого жизнь немыслима.

Истинное направление мысли состоит не в том, чтобы установить новые законы для светской или духовной власти, а в том, чтобы признать нравственное достоинство каждого человека. Такое направление мысли будет содействовать прогрессу человечества несравненно более, чем все несчастные попытки слепых предводительствовать слепыми, при которых все они падают в яму догматов, авторитетов и нравственных систем.

Иатс.

Суеверие устроительства, как всякое суеверие, делает то, что то, во чтò верят, уже считается не подлежащим обсуждению. Так, в государстве говорят о свободе, не позволяя себе касаться вопроса государственного устройства, которое все противно самой первобытной свободе.

Какая удивительная несообразность. Смертная казнь, война признаются необходимыми условиями жизни людьми, считающими себя христианами.

Всякое насилие не укрощает человека, а только раздражает его. И потому явно, что не насилием можно исправлять жизнь людей. Делаем мы насилие из мести, а только оправдываем себя тем, что делаем его для исправления людей.

Не один Христос, но все мудрецы мира: и брамины, и буддисты, и таосисты, и мудрецы греческие учили тому, что разумным людям надо не злом, а добром платить за зло. Но те люди, которые сами живут злом, говорят, что этого нельзя, что от этого жизнь будет не лучше, а хуже. И они правы для себя, но не для всех. В мирском отношении для них действительно будет хуже, но для всех будет лучше. Это-то надо понимать тем, которые страдают от насилия, а между тем участвуют в нем.

Учение о том, что человек никогда не может и не должен делать насилия, есть указание на то, что так как одни люди считают злом то, чтò другие считают добром, то не следует человеку противиться насилием тому, чтò он считает злом. Не следует потому, что то, чтò он считает злом, есть зло сомнительное (другие считают его добром); насилие же, которое он совершает во имя этого противления злу — побои, увечья, лишение свободы, смерть, — несомненное зло.

Понятно, что насилие и убийство возмущают человека, и он, увлекшись естественным чувством, начинает противодействовать насилию и убийству насилием и убийством. Такая деятельность, хотя и близка к животной и неразумна, но не имеет в себе ничего бессмысленного и противоречивого. Но не то с оправданиями такой деятельности. Как только правительства или революционеры хотят оправдать такую деятельность разумными основаниями, тотчас же становится необходимо нагромождение софизмов, чтобы не видна была бессмысленность такой попытки.

Оправдания такого рода всегда основываются на предположении такого воображаемого разбойника, не имеющего в себе ничего человеческого, который мучает и убивает невинных, и этот-то воображаемый зверь, как будто находящийся постоянно в процессе убивания невинных, и служит основанием рассуждений всех насильников о необходимости насилия. Но ведь такой разбойник есть самый исключительный, редкий и даже невозможный случай; многие люди могут прожить сотни лет, никогда не встретив такого выдуманного разбойника. Зачем же я буду правило своей жизни основывать на этой выдумке? Рассуждая о действительной жизни, а не о выдумках, мы видим совсем другое. Мы видим людей и даже самих себя, совершающих самые жестокие дела, во-первых, не в одиночку, как этот воображаемый разбойник, а всегда в связи с другими людьми, и не потому, что мы — звери, не имеющие ничего человеческого, а потому, что мы находимся в заблуждениях и соблазнах. Мало того: рассуждая о жизни, мы видим, напротив, что самые жестокие дела, как побоища людей, виселицы, гильотины, одиночные тюрьмы, собственность, суды, всё это происходит не от воображаемого разбойника, а от тех людей, которые основывают свои правила жизни на предположении воображаемого разбойника. Так что человек, рассуждающий о жизни, не может не видеть, что причина зла людей никак не лежит в воображаемом разбойнике, а в заблуждениях людей, из которых одно из самых жестоких состоит в том, чтобы во имя воображаемого зла совершать действительное. И потому человек, понявши это, направив свою деятельность на причину зла: на искоренение заблуждений в себе и других, и посвятив на это свои силы, увидит перед собою такую огромную и плодотворную деятельность, что никак не поймет даже, зачем ему для его деятельности выдумка о разбойнике, на которого он, по всем вероятиям, никогда и не наткнется. Если же и наткнется, то сделает и по отношению к разбойнику, по всем вероятиям, совсем другое, чем те люди, которые, не видав разбойника, выдумали его для оправдания своей разбойничьей жизни.