Полное собрание сочинений. Том 43

Гордые люди так заняты тем, чтобы поучать других, что им некогда подумать о себе, да и не зачем: они и так хороши. И потому, чем больше они поучают других, тем все ниже и ниже они сами падают.

Никто так, как дети, не осуществляет в жизни истинное равенство. И как преступны взрослые, научая их тому, что есть короли, богачи, знаменитости, к которым надо относиться с уважением, и есть слуги, рабочие, нищие, к которым можно относиться только с презрительным снисхождением.

Глупость и вред гордости, признания себя одного или вместе с некоторыми выше других людей, казалось бы, могли бы быть видны всякому, так как гордящиеся люди не могут не знать, что есть другие, такие же гордящиеся люди, как и они, и что такие люди не их, а себя считают самыми лучшими людьми или самым лучшим народом, и что поэтому наверное кто-нибудь да ошибается. Но гордые люди не смущаются, и каждый из них вполне уверен, что ошибаются все, кроме него.

Поучитесь от вод в глубинах морей и в горных ущельях: шумно бегут ручейки, но безбрежное море безмолвно, едва колышется.

Буддийские Сутты.

Дети, играя, разделяются на две враждебные партии, но они знают, что, как только кончится игра, они опять равны. Люди же, разделяющиеся на партии, сословия, народы, остаются в них на всю жизнь.

Гордость людскую очень трудно уничтожить: только заштопал одну дыру — не успел оглянуться, она снова выглядывает из другой, а заткнешь эту — она торчит из третьей, и т. д.

По Лихтенбергу.

Принадлежность к одному кружку людей, считающих себя выше других, доводит людей до такого безумия, что они даже гордятся своими дурными делами: тем, что они роскошествуют, пользуются трудами других людей, что они много награбили, много убили людей.

Уже один принятый везде обычай говорить одним людям ты, другим вы, одним подавать, другим не подавать руку, одних звать в гостиную, других принимать в передней — показывает, как далеки люди от признания единого духовного начала во всех людях.

Только привыкни делать то, чего требуют «все», и не успеешь оглянуться, как ты уже будешь делать дурные дела и будешь считать их хорошими.

Если заботиться об одобрении людей, то бывает трудно на что-нибудь одно решиться. Люди одобряют одни за одно, другие — за другое. Надо самому решать. Оно и короче.

Очень трудно бывает отступить от принятых обычаев, а между тем всякий шаг к тому, чтобы становиться лучше, прежде всего натыкается на принятые обычаи, на мнение людей.

Общество говорит человеку: «думай, как думаем мы; верь, как верим мы; ешь и пей, как мы едим и пьем; одевайся, как мы одеваемся». Если же кто не поддастся этим требованиям, общество замучает его своими насмешками, сплетнями, ругательствами. Трудно не покориться этому, а между тем покорись, и ты уже не свободный человек, а раб.

По Люси Маллори.

Дурно раздражать людей, отступая от принятых ими обычаев, но еще хуже отступать от требований совести и разума, потворствуя людям.

Мне стыдно вспоминать о том, как часто я жил не по совести, а подчинялся глупым обычаям и правилам, принятым всеми.

По Эмерсону.

Бывает неприятно, когда тебя напрасно хвалят за то, чего ты не сделал, и так же неприятно, когда бранят за то, чего ты не заслужил. Но можно и в напрасной похвале и в напрасной брани найти пользу. Если ты не сделал доброго дела, и тебя хвалят за него, постарайся сделать то, за что тебя хвалят. А если тебя бранят за то, чего ты не делал, то постарайся вперед не делать того, за что тебя бранят.

Надо быть благодарным людям, если они осуждают нас и этим указывают нам наши недостатки. Когда недостатки наши нам известны, они начинают тревожить нас, не дают совести заглохнуть и мы стараемся освободиться от них.

Паскаль.

Самое важное для тебя — то, как ты сам себя понимаешь, потому что от этого ты будешь или счастлив или несчастлив, а никак не от того, как другие будут судить о тебе. И потому не думай о суждении людском, а только о том, как тебе не ослабить, а усилить свою духовную жизнь.

Люди не верят в то, что за зло надо воздавать добром, а не злом, только оттого, что их с детства научают тому, что без этой отдачи злом за зло расстроится вся жизнь людская.

«Тогда Петр приступил к нему и сказал: «Господи! Сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? До семи ли раз?» Иисус говорит ему: «Не говорю тебе — до семи, но до седмижды семидесяти раз». (Мат., гл. 18, ст. 21—22.)

Прощать значит не то, что сказать: прощаю, а то, чтобы вынуть из сердца всякий упрек и досаду против обидевшего. А для того, чтобы сделать это, надо помнить свои грехи; а будешь помнить, то наверное найдешь за собой худшие дела, чем те, за какие ты сердишься.

Медведей убивают тем, что над корытом меда вешают на веревке тяжелую колоду. Медведь отталкивает колоду, чтобы есть мед. Колода возвращается и ударяет его. Медведь сердится и сильнее толкает колоду, она сильнее бьет его. И это продолжается до тех пор, пока колода не убивает медведя. Люди делают то же, когда злом платят за зло людям. Неужели люди не могут быть разумнее медведя?

Сущность всех религиозных учений — так же, как и христианского — в любви. Особенность христианского учения только в том, что оно ясно и точно указало на то обычное отступление от требований любви, которое допускалось и допускается людьми, признающими обязательность и благотворность закона любви.

Отступление это есть допущение в некоторых случаях употребления насилия человека над человеком.

Христианское учение ясно и определенно указывает на то, что всякое насилие человека над человеком несовместимо с любовью.

Можно жить по Христу и можно жить по сатане. Жить по Христу значит жить по-человечески, любить людей, делать добро и за зло воздавать добром. Жить по сатане значит жить по-звериному, любить только себя и за зло воздавать злом. Чем больше будем стараться жить по Христу, тем больше будет любви и счастья между людьми. Чем больше мы будем жить по сатане, тем жизнь наша будет бедственнее.

Заповедь о любви показывает два пути: путь истины, путь Христов, путь правды, добра — путь жизни; и другой путь: путь обмана, путь всякого лицемерия — путь смерти. И пусть страшно отречься от всякой защиты себя насилием, но мы знаем, что в этом отречении дорога спасения.

Отказаться от насилия не значит, что нужно отказаться и от охраны жизни и трудов своих и других людей, а значит только, что охранять все это надо так, чтобы охрана эта не была противна разуму и любви. Охранять жизнь и труды людей и свои нужно тем, чтобы стараться пробудить в нападающем злодее добрые чувства. А для того, чтобы человек мог это сделать, надо, чтобы он сам был добр и разумен. Если я вижу, например, что один человек намерен убить другого, то лучшее, чтò я могу сделать, это — поставить самого себя на место убиваемого и защитить, накрыть собою человека и, если можно, спасти, утащить, спрятать его, все равно, как я стал бы спасать человека из пламени пожара или утопающего: либо самому погибнуть, либо спасти. Если же я не могу этого сделать, потому что я сам — заблудший грешник, то это не значит то, что я должен быть зверем и, делая зло, оправдывать себя.