Полное собрание сочинений. Том 43

Рёскин.

Живи до веку и до вечера. Работай, как будто будешь жить вечно, а поступай с людьми, как будто умрешь сейчас.

Для того, чтобы жить и не мучиться, надо надеяться на радости впереди себя. Какая же может быть надежда радости, когда впереди только старость и смерть? Как же быть? А так: чтобы полагать свою жизнь не в телесных благах, а в духовных, не в том, чтобы становиться ученее, богаче, знатнее, а в том, чтобы становиться всё добрее и добрее, любовнее и любовнее, всё больше и больше освобождаться от тела, тогда и старость и смерть станут не пугалом и мучением, а тем самым, чего желаешь.

Ужасно, когда человек, вообразивший свою жизнь в теле, видит, что тело разрушается, да еще с страданиями. Для человека, понимающего свою жизнь в духе, разрушение тела есть только усиление духа, страдания же — необходимые условия этого разрушения.

Я сознаю себя постепенно умирающим. Что же такое это умирание? Умирание это есть сначала, с развитием похотей, затемняющих сознание, всё большее и большее понимание смысла жизни и к концу затихание похотей, просветление понимания. Так что в общем умирание и смертная жизнь есть не что иное, как всё большее и большее просветление. Я сознаю это. Следовательно, для того, чтобы мне жить по закону своей жизни, по течению, мне надо жизнь свою полагать в этом просветлении.

Всё в жизни очень просто, связно, одного порядка и объясняется одно другим, но только не смерть. Смерть совсем вне этого всего, нарушает всё это, и обыкновенно об ней не думают. Это большая ошибка. Напротив, надо свести жизнь с смертью так, чтобы жизнь имела часть торжественности и непонятности смерти, и смерть — часть ясности, простоты и понятности жизни.

Главное и самое нужное для религиозной жизни сознание (это знали давно уже все люди) — это сознание того, что мы не стоим и не только движемся, но куда-то летим с страшной быстротой. Совершенно два разные отношения к жизни, если знаешь или если не знаешь, не понимаешь этого. Только забывая это, люди хватаются руками, стараясь удержать то, мимо чего пролетают. Нельзя хвататься — руки оторвет. Надо помнить, что мы не на месте, а летим.

Мы здесь в положении пассажиров большого корабля, у капитана которого есть неизвестный нам список, где и когда кого высадить. Пока же нас не высаживают, что же мы можем делать другого, как только то, чтобы, исполняя закон, установленный на корабле, стараться в мире, согласии и любви с товарищами провести определенное нам время.

Живи так, как будто ты сейчас должен проститься с жизнью, как будто время, оставленное тебе, есть неожиданный подарок.

Марк Аврелий.

Так же неразумно желать смерти, как и бояться ее.

Прежде, чем достигнуть старости, я старался хорошо жить; в старости я стараюсь хорошо умереть; чтобы хорошо умереть, нужно умереть охотно.

Сенека.

Спрашивают, чтò будет с душой после смерти. Не знаем и не можем знать. Одно верно — это то, что если идешь куда-нибудь, то наверное откуда-нибудь и вышел. Так и в жизни. Если ты пришел в эту жизнь, то откуда-нибудь вышел. Откуда или от кого вышел, туда или к тому и придешь.

Тело это — стены, сдерживающие дух и мешающие ему быть свободным. Дух не переставая старается раздвинуть эти стены, и вся жизнь разумного человека состоит в раздвижении этих стен, в освобождении духа от плена тела. Смерть совсем освобождает. И потому смерть не только не страшна, но радостна для человека, живущего истинной жизнью.

Время скрывает смерть. Как только живешь во времени, то не можешь представить себе его прекращение, а смерть есть прекращение времени.

Всё благо. Все бедствия открывают нам в нас то божественное, бессмертное, самодовлеющее, которое составляет основу нашей жизни. Главное же бедствие по людскому суждению — смерть — открывает нам вполне наше истинное «я».

Старики теряют память всего недавнего. А память ведь есть то, чтò связывает совершающееся во времени в одно «я». У очень старого человека это «я» здешнее закончено и начинается новое.

Жизнь это — переход из одной формы в другую и потому отречение от прежней формы и выход в новую. Нам нужно образовать эту новую форму. Жизнь этого мира есть материал для этой новой формы.

Наша жизнь есть постоянное творчество: мы постоянно изменяем свою форму и образуем новую. Когда это образование на взгляд останавливается или даже идет назад, то есть разрушается существующая видимая форма нашего тела, то это значит только то, что образуется новая, невидимая нам форма. Мы видим то, чтò вне нас, но не видим то, чтò совершается в нас.

Чем глубже сознаешь свою жизнь, тем меньше веришь уничтожению в смерти.

Если бы я даже ошибался, полагая, что души бессмертны, я был бы счастлив и доволен своей ошибкой; и пока я живу, ни один человек не будет в силах отнять у меня эту уверенность, которая дает мне такое спокойствие, такое полное удовлетворение.

Цицерон.

«Как же жить, не зная, чтò нас ожидает?» говорят люди. А между тем, когда живешь, не думая о том, чтò тебя ожидает, а только для проявления в себе любви, только тогда начинается истинная свобода и жизнь.

Мы не можем говорить, что жизнь не благо, потому что мы не знаем никакого большего блага, чем жизнь. И потому если жизнь кажется тебе не благом, то виновата не жизнь, а ты.

Что ты мечешься, несчастный? Ты ищешь блага, бежишь куда-то, а благо в тебе. Нечего искать его у других дверей.

Если благо не в тебе, то его нигде нет. Благо в тебе, в том, что ты можешь любить всех, любить всех не за что-нибудь, не для чего-нибудь, а для того, чтобы жить не своей одной жизнью, а жизнью всех людей. Искать блага в мире, а не пользоваться тем благом, какое в душе нашей, всё равно, что итти за водой в далекую мутную лужу, когда рядом с горы бьет чистый ключ.

По Ангелусу Силезиусу.

Если человек недоволен своим положением, он может изменить его двумя средствами: или улучшить условия своей жизни, или улучшить свое душевное состояние. Первое не всегда, второе всегда возможно.

Эмерсон.

Этот мир не шутка, не юдоль испытания и перехода в мир лучший, вечный, а это — один из вечных миров, который прекрасен, радостен и который мы не только можем, но должны нашими усилиями сделать прекраснее и радостнее для живущих с нами и для всех, которые после нас будут жить в нем.