Скиталец - Кандалы

Тут он сбросил пропитанную мукой поддевку и, засучив рукава на могучих руках, неожиданно добавил:

— А ну-ка, посмотрю я, что у тебя там за сила, давай потягаемся!

— Да ведь ты только что сказал, чтобы силой не меряться?

— Ничего, для испытания — можно!

Сын побледнел, но тоже сбросил поддевку и засучил рукава на нежных, белых, как у девушки, руках с глянцевитой атласной кожей.

— Бей, Ванюшка, изо всей твоей силы, не бойся и не жалей меня! доразу!

Ванюшка опасался, как бы отец, не соразмерив силищи своей, не ударил его слишком сильно, и, кроме того, не поднималась рука ударить отца во всю силу. Он знал, что по обычаю всех кулачных бойцов нужно сначала искусственно раздражать друг друга насмешкой или руганью, но язык не повернулся у юнца из патриархальной семьи обругать отца.

Он крикнул только:

— Ну, держись, батя!

Развернулся и, подпрыгнув, нанес ему сильный удар в плечо.

Челяк даже не покачнулся, удар показался ему слабым, и он покраснел от гнева.

— Только-то? Эдакая у тебя сила? Щенок! Мыльный пузырь! На тебя дунуть — разлетишься!

Подошел, легонько, почти ласково ударил его наотмашь костяшками левой ладони в левый сосок.

Кубарем покатился Ванюшка.

— Вятютя! валяный сапог! осиновое дерево! — И, топнув ногой, закипел: — Вон с моих глаз! Убирайся куда хошь! И покудова не услышу, что из тебя что-то вышло, не являйся на мои глаза! Екзамента не сдал ни у кого! Шарлатан! Дармоед! Олух!

Тут Челяк схватил сына за пояс, поднял на воздух одной рукой, потряс и, опустив на землю, небрежно ткнул в спину.

Иван по инерции пробежал несколько шагов, упал, потом быстро, с необыкновенной ловкостью вскочил, обернулся и, грозя отцу кулаком, прокричал:

— И не приду! И знать тебя больше не хочу! Не ворочусь никогда!

Как был — в порванной рубахе, без картуза — зашагал по степной дороге. Теперь он жалел, что не изо всей силы ударил отца: но ведь и страшно было ударить. Тогда отец еще больше рассвирепел бы и так хватил бы кулачищем, что и костей не собрать.

Мать бегом догнала его, сунула в руки узелок с хлебом, картуз и поддевку.

— На-кось, Ванюшка, далеко не ходи, ступай в Займище, у Листратовых побудь денек-другой, а я уговорю отца-то! Горячий он… Несусветный! И пошто расходился эдак?

Сын принял хлеб, картуз надел, поддевку бросил обратно.

— Не надо мне ничего вашего! Проживу и так, не маленький! В город пойду, скоро не ждите!

И зашагал по большой дороге.

Шел долго, не оглядываясь, а когда оглянулся — на горизонте около мельницы, махавшей крыльями, виднелась чуть маячившая фигура матери.

Целый день шел степью и, наконец, увидал становище степное. Рабочая артель на молотьбе собралась у палаток — было воскресенье, все были при деньгах — недельный заработок получили, в орлянку играли, много сошлось народу, и медяки на кругу стопками лежали. Поел хлеба, подошел к ним — никто и внимания не обратил, много в артели было таких ребят в кумачовых рубахах с белесыми волосами в кружало. Долго глядел на игру, захотелось и самому метнуть, да пятака не было. Подошел к телеге, подошву сапога будто невзначай густой колесной мазью намазал и потихоньку на завалящий пятак наступил. Монета прилипла, и поставил Ванюша свой пятак на́ кон. Сразу повезло — выиграл целую стопку меди. Стал и сам метать — дивное счастье повалило: как ни метнет мальчишка — так орел, ни разу решка не легла.

Отняли у него метательный пятак, дали другой, но другим пятаком Ванюшка метал так же ловко, как первым. Загреб все ставки — груда медяков получилась, завязал их в материн платок из-под хлеба, узел получился большой, тяжелый. А тут уже и вечер наступил, игра кончилась, зажглись кругом костры, в котелках кашицу с картошкой начали на ужин варить. Позвали к котлу и счастливого игрока, расспросили — откуда и куда идет, смеялись:

— В городу-то, ежели гроши есть — дюже гарно! счастливый ты: материно молоко еще на губах не обсохло, а обчистил усих!

Приспособили его ночевать с собой в полотняном балагане: народ все был пришлый, странний, больше курские, да тамбовские — украинцы. Оказалось, уж не кандалинский участок убирали, а купца Шехобалова.

— Ось мала́ дитына неразумна, а яка́ удачлива!

— Дуракам счастье! — закончил кто-то, засылая.

Заснул и Ванюшка, положив узел с деньгами в изголовье.

Рано утром — чуть солнце над степью взошло — проснулся: нет в изголовье ни узла с деньгами, ни народа кругом: покончивши работу — уехали, а деньги обратно взяли.

Умылся Ванюшка травяной росой и пошел дальше по дороге. Пусто было, безлюдно в степи. Молотьба кончилась, на придорожных березах желтый лист золотился.

Шел и все оглядывался: мать ему вспоминалась, маячившая позади на горизонте, и вдруг видит — догоняет его издалека высоченная старуха: издали, вырезаясь на светлом фоне утреннего неба, казалась она великаншей с длинным подолом темного платья, худая, загорелая, с посохом, большущими шагами отмахивала. Как ни прибавлял шагу Ваня, оглянется — а она все ближе и выше становится. Вот уж близко совсем, как «журавель» колодезный двигается, мах у нее большой. Своротил с дороги, сел под березой. Подошла старуха прямо к нему.

— Ты что, внучек? куды идешь?

Поглядел на нее Ваня — высокая, смуглая, сухая, нос у нее ястребиный, однако не такая большая оказалась, как издали чудилось. Голос добрый, села с ним рядом.

— Отдохни-ка, милый, устал, чай? что у те рубаха-то рваная и нет котомочки? голодный небось? хлеб-то есть ли у тебя? дай-ка я те рубаху заштопаю!

Рассказал ей, что хлеб весь вышел, а есть хочется. Рассказал, как выиграл деньги в степи и как люди у него деньги украли.

— Народ ноне со всячинкой быват, обедняли все, вот и честности меньше!

Развязала свою котомку, покормила случайного спутника, ототкнула глиняный кувшин, квасу дала испить. А город уже на горизонте виднелся: стояло над ним желтое облако песчаной пыли, сквозь которую вырезались колокольни церквей, и синела за ним спокойная, как сталь, сияющая под солнцем Волга.

— Пыли-то, пыли-то сколь там, не продохнешь! — сказала старуха, поглядев на город из-под ладони. — Ты пошто туда идешь-то?

Ваня слегка запнулся, пожал плечами:

— Работы искать… Не знаешь ли, бабушка, где бы там на пристани поработать?

— А это, милый, иди ты прямо на склады купца Шехобалова, у самой у Волги. Промзинску артель спроси… Грузчиков там нужно, я знаю.

И вдруг, сделав ястребиное лицо, резко спросила:

— Пашпорт есть?

У Вани не было паспорта, но он сказал твердо:

— Есть!..

— Ну вот, отдохнем перед городом и пойдем вместе, я тебя доведу.

Старуха положила котомку под голову и заснула, а Ивана сомнение взяло: что она про паспорт так строго сказала? Добрая она или злая? а вдруг прямо в полицию приведет? Прислушавшись к ровному дыханию спящей, потихоньку встал и пошел по дороге туда, где над городом золотилась песчаная пыль.