Евгений Сухов - Кандалы для лиходея

Конец мая 1896 года

Граф Виктор Модестович Виельгорский не терпел рано вставать. Всякий раз приход утра воспринимался им как досадное недоразумение: ведь так хорошо было спать, нежась в мягкой постели, и видеть цветные сны, и тут – на тебе! – через плотные ткани портьер тусклым светом пробивается новый день, обещавший многочисленные заботы и треволнения. Уже проснувшись, Виктор Модестович долго лежал с закрытыми глазами, удерживая себя в приятной сладкой дреме, покудова не заходил в его спальню камердинер Филимоныч и не начинал, ворча что-то себе под нос, раздвигать бордовые бархатные шторы, пропуская в графскую спальню солнечный свет. Виктор Модестович морщился, приоткрывал один глаз и почти с ненавистью смотрел в согбенную спину старого камердинера. Так было всегда, так было и сегодня. Наконец, граф открыл оба глаза и с явной укоризной в голосе посетовал Филимонычу:

– Ну, что ты так рано, старик? Еще только рассвело…

– Ка-а-абы, только рассвело, – не оборачиваясь и продолжая заниматься шторами, ворчливо ответил камердинер. – Уж полдень скоро, барин, а вы все почивать изволите. А дела стоят не деланы.

– Какие дела, Филимоныч? – зевая, спросил Виельгорский.

– Разные, барские, – повернулся к нему камердинер. – К примеру, главноуправляющий вашими имениями господин Попов недели три как должен был уже вернуться, а его и посейчас нетути. А равно как и денежек с ваших имений. А ну как он не приедет вовсе – на что жить-то станете?

– Что значит «не приедет вовсе»? – озадаченно спросил Виктор Модестович и приподнялся на локтях. – Ты на что намекаешь, старик?

– Ни на что я не намекаю, ваше сиятельство, – ответил камердинер, подходя к постели графа. – А только сказываю, что главноуправляющего вашего нет, а он должен был заявиться уже недели как три. – Филимоныч уперся выцветшими глазами прямо в глаза своему барину. – Вот где он может быть?

– Ну, не знаю… На ярмарке, возможно, – неуверенно произнес Виельгорский, признавая в душе, что Филимоныч прав. Но показать ему это значило проявить слабость. Он и так в последнее время верховодит в доме, будто он в нем самый главный…

– А на какой ярманке? – не унимался старый камердинер.

– В Нижнем или даже Берлине…

– Это с такими деньжищами он станет по ярманкам таскаться? Да еще заграничным… Этот Попов что, полоумный? – задал резонный вопрос Филимоныч.

– Не смей так говорить о дворянине! – нахмурил брови граф. – Ишь, волю взяли…

– Мы воли не брали, барин, – быстро парировал замечание Виельгорского старик. – И не просили даже. Нам ее государь император Александр Николаевич высочайше пожаловали…

Виктор Модестович промолчал. Спорить с камердинером было бесполезно: есть такая порода людей, с которыми в спор лучше не вступать. Им хоть кол на голове теши, а своего мнения они не изменят. Филимоныч относился именно к таким людям.

– Хоть даже на ярманку, – буркнул скорее про себя камердинер и снова посмотрел в глаза графу: – А вы его рази на ярманки какие посылали? А?

– Нет, не посылал, – вынужден был признаться граф. – И что ты от меня хочешь? – уже устало спросил Виктор Модестович, усаживаясь на край постели.

– Чтобы вы сходили к обер-полицмейстеру, – ответил Филимоныч. – И объяснили ему: дескать, человек пропал с большими деньгами. Пусть разыскивают. Они за это жалованье получают.

– А если я сегодня заявлю, а назавтра он объявится? Что тогда? – теперь уже граф посмотрел на камердинера в упор, что, впрочем, не возымело на старика никакого воздействия.

– Заявится, и слава богу, – спокойно ответил Филимоныч. – Скажете, мол, поторопились. Извинения принесете за беспокойство. Делов-то… А Попова опосля накажете…

В словах старика, конечно, был резон. Действительно, Илья Яковлевич Попов давно уже должен был вернуться из своей ревизионной поездки по имениям графа, собрав доходы и предоставив ему отчет. А от него не было ни слуху ни духу, равно как и его самого. Такого никогда еще не случалось за все семь лет, как Попов стал главноуправляющим всеми шестью имениями графа Виельгорского.

Загулял?

На него такое не похоже. Попов в пристрастии к горячительным напиткам замечен не был. Дамы? К женскому полу относился более чем сдержанно, поскольку когда-то сильно был ими обижен. Лет двенадцать тому назад он влюбился в одну барышню по фамилии Шибуньская, и та, говорят, тоже была к нему неравнодушна. Дело дошло даже до помолвки, и вот когда до венчания оставалось меньше месяца, эта Шибуньская изменила ему с каким-то пройдохой-ротмистром, чему Попов был почти свидетель.

Заявившись к девице с букетом белых роз за два часа до назначенного свидания, он застал парочку совершенно раздетыми у нее в спальне в тот самый момент, когда соитие их завершилось бурными криками и стонами с ее стороны и рычанием – с его.

– Илюша, ты? – только и смогла сказать Шибуньская, увидев жениха в проеме дверей, и зарыла лицо в подушки, покамест ротмистр одевался и приводил себя в порядок.

Попов не стал вызывать ротмистра на дуэль. Ведь, по сути, виноват был не он, а Шибуньская, которая попрала и помолвку, а вместе с ней честь господина Попова и его любовь к ней. «Сучка не захочет – кобель не вскочит». Такая поговорка как нельзя лучше отражала всю ситуацию, произошедшую с Шибуньской и ротмистром. Вследствие этого, не дождавшись, покуда ротмистр оденется и покинет апартаменты Шибуньской, Илья Яковлевич молча снял обручальное кольцо и бросил его на столик у кровати. Услышав звук падающего металла и, догадавшись, что произошло, Шибуньская отняла лицо от подушек и с мольбой посмотрела на Попова:

– Илюша, ты все превратно понял… Мы только… Не уходи, прошу тебя… Илюша…

Женщина театрально простерла к нему руки, но Илья Яковлевич, развернувшись на каблуках, вышел из спальни, которая заполнилась рыданиями. Но они его уже мало трогали. С тех пор Попов с недоверием относился к дамам и не сходился ни с одной, хотя среди них встречались девушки достойные и могли составить ему пару. Как говорится, обжегшись на молоке, дуешь и на воду…

А может, Попов проиграл деньги в банк или штос и теперь боится показываться графу на глаза? Тоже маловероятно, поскольку Попов влечения к картам и вообще к азартным играм не имел и весьма ответственно относился к деньгам, как чужим, так и личным.

Случилось несчастие? А вот это вполне могло произойти. И камердинер, по сути, был прав, когда сказал ему, что надо обратиться в полицию. Только вот какое имеет право он, мужик, указывать, как поступать ему, графу Виельгорскому, предки которого несли дворянские службы в Царстве Польском и владели имениями на Волыни еще в середине четырнадцатого века?