Томас Пинчон - Винляндия

— Ладно, Симпатяшка, он до сих пор наверняка за эту квартиру не выплатил. — Двор подвёл их ко входу, полному домашних растений под световым фонарём, где к ним подскочил эдакий чистейший образец юного калифорнийского женства того периода, отутюженные волосы до копчика, в совершенстве загорелая до бикини, вечно восемнадцатилетняя, сладко обдолбанная и вся в дымке пачулей, коей она и объявила о своём прибытии минутой-двумя раньше.

— Привет, я Триллиум, — прошептала она, головой на одну сторону, — друг Мучо. Ой какая у нас миленькая крошка, маленький Телец, да, правда же?

— Эм, — Зойд слишком поразившись, чтобы припомнить точную дату, — а ты откуда знаешь?

— «Ролодекс» Мучо, мне полагается всех проверять. — Она взяла Прерию, которая уже зацепила два восторженных кулачка этих длинных волос. — Мучо на выходные уехал в духовный приют в Приморский? А тут все ваше сёдни, ‘тушт’ я иду в «Филлмор» на концерт «Параноидов». — Она вела их в эдакий типичный интерьер звукозаписывающей индустрии высоких шестидесятых, на который Прерия отреагировала протяжным, одобрительным чем-то вроде «Гааааххх…» Через неделю, через год всё это может исчезнуть, открыться ветрам, солёным туманам и забредающим с улицы посетителям, на оголённых этажах не звонят телефоны, в воздухе отзвуки поспешной ретирады, вот до чего летучи в те дни карьеры, раз революции мешаются в торговлю. Но тут звучал рок-н-ролл того периода, через аудиотехнику, что сходным же образом выражала собой, в тот давний год, высочайший рубеж аналоговых искусств, слишком уж скоро затмившихся цифровой технологией, Триллиум под него танцевала, а на руках у неё младенец подскакивал и джайвовал. Зойд надел тёмные очки, хорошенько тряхнул волосами, защёлкал пальцами, произвёл несколько дружественных временных шажков, оглядывая, куда попал. Повсюду всё мигало, кружило, преобразовывалось, приходило и уходило. Отвлечение. Пинбольные автоматы, телевизионные приёмники множества марок и размеров, которые никогда не выключали, показывали все каналы, тогда известные, стерео подведено в каждую комнату и всякое пространство, горят благовония, спецэффекты чёрного света отбрасывают глубоко пурпурные разливы и кляксы, в главной зале гигантский шатёр, верхушка в двадцати футах над головой павильоном из тканей занятных расцветок, включая невидимую, покуда не шевельнётся или не блеснёт. Виды отсюда на Город и Залив, особенно по ночам, были психоделичны, если ты даже в завязе, как им напомнила Триллиум, выходя чуть погодя прочь с целым автобусом костюмированной молодой тусовки, которая вся до единого познакомилась и насладилась общением с младенцем.

— Оттяжная детка!

— В натуре!

Прерия обмякла, распевая, на руках у отца, нечто вроде капели голосом, довольная, вскоре закемарит. Они отыскали кухню, он положил детку на стол, обшарил громадный холодильник, накормил её йогуртом из бойзеновой ягоды, по большей части оказавшимся у него на рубашке, налил в бутылочки сока и молока и удалился в гостевую комнату за патио напротив кухни, обыскал всё на предмет заначки для гостей, пришлось забить и поджечь свою, после чего уложил спать Прерию под оригинальную и непогрешимую колыбельную под названием

Прикрутив громкость до низу, Зойд устроился перед Ящиком, Вуди Аллен в «Молодом Киссинджере», и медленно выдохнул, хотя отсутствие марихуаны в таком месте озадачивало. Психоделизовавшись намного раньше своего времени, Мучо Маас, по первости — диск-жокей, году в 1967-м решил, после развода, замечательного своей сердечностью даже в то время поневинней нынешнего, удариться в производство звукозаписей. Индустрия эта росла непредсказуемо, а на взлёт пошла резко — вскоре, преобразившись в Графа Торкулу, Мучо стал появляться в «Вялотекущих», что располагались на задворках Голливудских полян к югу от Сансета и западу от Вайн, в «бентли» с шофёром, вырядившись в клыки из лавки розыгрышей и чёрную бархатную накидку из «Зед-и-Зед», разбрасывая дозы высококачественной кислоты среди поклонников молодых и старых, которые ежедневно собирались к его прибытию.

— Граф, Граф! Одели нас дурью! — кричали, бывало, они. «Вялотекущие пластинки» быстро обрели известность своим неожиданным подбором артистов и репертуаров. Мучо был среди первых, кто прослушал, однако не, как он впоследствии спешил добавить, перезвонил начинающему музыканту Чарлзу Мэнсону. Он почти что подписал Дикаря Фишера, да и Кроху Тима, только быстрее до них добрались другие.

По меркам тех улётных дней вечной юности Граф Торкула, сиречь Мучо Чивый, как он стал известен, выступал ответственным, даже трезвым потребителем психоделиков, а вот кокаин был совсем другое дело. Им его шарахнуло ниоткуда, непредвиденная страсть, кою он в последующем своём бессчастье уподоблял тайному роману с женщиной — встречи украдкой между его носом и незаконными кристаллами, нежданные приходы экстаза, удивительный поток налички со знаком минус, изумительные сексуальные явления. Едва он прибыл к этой кризисной точке между необузданной одержимостью и долгосрочной верностью, нос отказал ему — кровь, сопли, что-то бесспорно зелёное — назальный срыв. На реабилитацию он не отправился, поскольку ресурсы в те дни были не настолько вездесущи, как в последующие годы национальной наркотической истерии, а вместо этого прибег к помощи д-ра Хьюго Спланхника, убеждённого ринолога-моралиста, принимавшего пациентов в апартаментах без единой пылинки на верхнем этаже в Шермановых Дубах.

— Не в службу, а в дружбу? Мне нужно взять у вас капельку крови…

— А?

— … только чтоб вы сюда вот обмакнули это пёрышко и написали своё имя вот на этом вот коротеньком согласительном письмеце…

— Говорится, никакого кокса, сколько жить буду? А если я…

— Это будет на обороте в штрафных оговорках, по сути традиционный диапазон санкций — штрафы, тюремное заключение, смерть.

— Смерть? Что? За втыкание кокса?

— Вы же всё равно пытаетесь себя убить, так какая вам разница?

Нос Мучо пробило толчком боли.

— Можно мне хоть новокаинчик? — выговорив его как «добогаиджыг».

— Как только подпишете.

— Док! Это даже хуже продюсерского договора о передаче исполнителя.

Раздражённый вздох.

— Тогда, к прискорбию, — настежь распахнув другую дверь, уводившую глубже в апартаменты, — мы должны проследовать к следующей нашей стадии, «Залу Бутилированных Образцов». — Мертвенно-розовый свет, от приобретённых задёшево мясных витрин разорившегося супермаркета, излился.